В.А. Жучков. К вопросу о предмете и смысле кантовского агностицизма

1. Наш основной тезис таков: в агностицизме Канта утверждается принцип непознаваемости не только вещи в себе в обоих основных ее значениях (сверхчувственного объекта и ноуменального субъекта), но и ее отношения к явлению, момента связи или процесса перехода от сверхчувственного к чувственному, от свободы к природе и т.п. Под этим отношением или связью имеется в виду процесс человеческой деятельности в любых формах ее применения: познавательной, нравственной, эстетической и т.п. Однако в данном случае речь идет не о любой целеполагающей и продуктивной деятельности, а только о такой, которая имеет свободный и творческий характер и благодаря которой осуществляется действительный скачок от непознанного к познанному, переход за пределы имеющегося знания к новому знанию, от должного к сущему, от эстетической идеи к художественному образу или прекрасному произведению искусства и т.д. Такая деятельность принципиально отлична от репродуктивной деятельности, в которой искомые цели, результат и средства их достижения уже заранее известны и однозначно определены и которая осуществляется в рамках познанного, согласно необходимым законам природы, общепринятым правилам, нормам, алгоритмам поведения и т.п., то есть деятельности, целиком относящейся к сфере явлений или опыта.

2. Выдвинутый здесь тезис требует, однако, пояснения и обоснования, поскольку, на первый взгляд, он вступает в противоречие с кантовским учением о принципиальной непознаваемости вещи в себе, об ограниченности человеческого познания сферой опыта, дуалистическим пониманием теоретического и практического разума и т.д. Кант постоянно подчеркивает, что между вещами в себе и явлениями, свободой и природой существует «необозримая пропасть», которую невозможно преодолеть, найти какой-либо переход, позитивную связь и т.п. [т.3, с. 138,149; т.5, с.173,196].

3. Однако при ближайшем рассмотрении обнаруживается неоднозначность и даже внутренняя противоречивость этих дуалистически-агностических установок Канта. Во-первых, само противопоставление сверхчувственного и чувственного миров зачастую оказывается у него всего лишь различием двух противоположных точек зрения, или способов рассмотрения «одного и того же предмета» с двух различных сторон: то как чувственного предмета, то как вещи в себе [т. 3, с.89, 94,141; т.4,ч.1,с.167]. Иначе говоря, «объективная» противоположность двух миров оказывается всего лишь различием в способе нашей субъективной оценки одного и того же предмета. Очевидно, что в этом случае вопрос о «пропасти» между вещами в себе и явлениями и невозможности позитивной связи (или перехода) между ними принимает совершенно иную форму.

4. Во-вторых, большинство исследователей философии Канта справедливо отмечает, что вопреки своему дуализму само соотношение вещи в себе и чувственных явлений он всегда представляет в форме причинной связи, будь то воздействие или «аффицирование» вещью в себе нашей души, либо отношение свободы как спонтанной причины к природе как необходимому действию [т.3, с.127-128, 418, 494; т.6, с. 217 и др.]. Более того, от абстрактного признания возможности, или непротиворечивости, этого «динамического», или последовательного, «синтеза неоднородного» в «Критике чистого разума» в своих более поздних работах Кант вполне определенно склоняется к признанию позитивного характера этой связи. В своей третьей «Критике…» он рассматривает способность суждения в качестве «посредствующего звена» между свободой и природой, которое делает возможным переход от теоретического к практическому разуму, неоднократно говорит о том, что сверхчувственный мир должен иметь влияние на мир чувственно данных явлений, а также об осуществимости в последнем целей и законов свободы; и более того, считает свободу единственным понятием сверхчувственного, доказывающим свою объективную реальность в природе и т.д.[т.5, 173,197-198,514 и др.].

5. Еще более конкретно Кант разрабатывает эту тему в учении о гении как о природном даровании субъекта «в свободном применении своих познавательных способностей», как продуктивной и оригинальной способности создавать образцы, творить новое без заранее предписанных правил и т.д. [т.5, с.322-324, 334-335 и др.]. В учении о культуре, а также в работах по антропологии, философии истории и права и др. указанная тема приобретает едва ли не доминирующий характер: ее центральным мотивом оказывается идея человека как свободного существа, способного посредством своей целеполагающей, творчески-продуктивной деятельности расширять свои познания о природе и подчинять ее своим целям, становиться ее «титулованным властелином» и даже творить из нее «вторую природу» [т. 5, с.462-464]. Причем указанную способность человека Кант относит ко всем областям его деятельности: не только познавательной, но и общественно-политической, государственно-правовой, нравственной, эстетической и т.п., рассматривая человека как субъект культуры и творца всех ее возможных форм и воплощений на протяжении всей истории человечества.

6. Таким образом, вопреки своему дуализму и агностицизму, Кант все-таки допускает, хотя и в непоследовательной и противоречивой форме, возможность связи, или перехода, от вещей в себе к явлениям, рассматривает свободу в качестве предпосылки и источника действенной, продуктивно-творческой деятельности, реализуемой в сфере познания, опыта, различных областях человеческой культуры. Однако при этом он решительно выступает против возможности познания самой этой связи, процесса перехода, или «скачка», от вещи в себе к явлению в творческом акте свободной человеческой деятельности. Кант настойчиво повторяет, что гений «не может описать или научно показать, как он создает свое произведение», «не знает, каким образом у него осуществляются идеи для этого»; что способности открывать или создавать новое (равно как и поступать сообразно долгу, из уважения к моральному закону или творить оригинальные произведения искусства) «нельзя учить или научиться» [т.5, с.323-324; т.6, с.570]. Переход от свободно поставленной цели, предварительной гипотезы к ее объективной реализации, «опредмечиванию» в необходимом и общезначимом знании, от морального мотива к «легальному» поступку, от эстетической идеи к художественному образу и т.п. (то есть, говоря языком Канта, от сверхчувственной свободной причины к ее необходимому и чувственно данному явлению) осуществляется «необъяснимым образом» [т.5,с.197]. Мы «не вправе задавать вопрос», как происходит такой переход, каким образом «одно полагает совершенно другое»; мы не можем понять, каким образом долг может быть причиной поступка или почему наша свобода приводит именно к такому действию или результату и т.п.; все это, считает Кант, «выходит за пределы нашей познавательной способности» [т. З, с.422, 494; т.4,ч.1,с.116, 165-167; т.5, с.196 и др.].

7. Убеждение Канта относительно непознаваемости этого процесса перехода от вещи в себе к явлению имеет еще один весьма важный аспект: как его тезис об ограниченности знания отнюдь не означал обскурантистской подмены научного познания религиозной верой, так и его агностицизм относительно свободного и творческого характера человеческой деятельности отнюдь не был апелляцией к мистическому озарению, к сверхчувственной способности интеллектуального созерцания, интуитивного прозрения и т.п. Еще более решительно он выступал против спекулятивно-умозрительных попыток переходить за границы опыта, неправомерных притязаний «умствующего» разума на познание трансцендентного, сверхчувственного мира; именно этому была посвящена его критика диалектических иллюзий чистого разума, целью которой было не только опровержение традиционных метафизических учений о душе, мире и Боге, но и попыток подмены реального и конкретного процесса бесконечного продвижения человеческого познания догматическими постулатами, суррогатами и паллиативами.

8. Непостижимость свободно-целеполагающего и творчески-продуктивного характера человеческой деятельности означала для Канта всего лишь невозможность создания для нее какого-либо единого и универсального метода, логики или алгоритма: жестких правил научных открытий и изобретений, внешне навязанных предписаний относительно нравственного выбора и поведения человека, норм художественного творчества и т.п. Это процесс всегда остается делом человеческой свободы, выражением и проявлением его способности к самостоятельному и ответственному выбору целей и путей их достижения, к поиску оригинальных, ранее не существовавших и не известных способов решения новых проблем, осуществления долга и нравственных обязанностей, реализацией эстетических идей и художественного вкуса и т.д. Утверждая непознаваемый характер свободно-творческой деятельности человека, Кант, однако, предъявляет вполне определенные и весьма жесткие требования и нормы к ее конечным результатам, итоговым продуктам: последние всегда и необходимо должны принять форму «явлений», стать принадлежностью чувственно данного мира в соответствии с его необходимыми законами и общезначимыми критериями истины, добра и красоты, дабы они могли включиться в контекст общечеловеческой культуры, стать ее всеобщим достоянием. В этой связи становится понятным смысл кантовской трактовки понятий вещи в себе и явления в качестве «двустороннего» способа рассмотрения или оценки «одного и того же предмета». В качестве вещи в себе этот предмет рассматривается с точки зрения его генезиса, то есть процесса его освоения или построения в процессе свободной и творческой деятельности, в контексте нравственной мотивации совершаемого поступка или оригинальности вкуса, таланта или манеры автора художественного произведения. В качестве же явления предмет рассматривается как достояние исторического опыта человечества, как некоторая «чувственная данность» или факт духовной или материальной культуры, социально-экономического, общественно-политического или нравственно-правового состояния общества. Главным при этом оказывается общезначимая и необходимая форма «предмета», в которой исчезают или отходят на второй план все черты или признаки его генезиса, деятельно-творческого возникновения, но которая делает возможным его функционирование, использование в качестве средства или способа удовлетворения тех или иных жизненно-практических потребностей людей, их интересов, запросов и т.п.

9. На основе сказанного мы считаем возможным сделать следующий вывод: непознаваемым, а точнее, недоступным абсолютному или раз и навсегда данному знанию Кант считал, во-первых, бесконечный мир как неисчерпаемый объект познания, во-вторых, потенциально бесконечный мир свободы человека или его принципиальной возможности выходить за пределы всегда ограниченного и относительного знания, стереотипов деятельности и поведения, в-третьих, способности самостоятельно искать и находить конкретные пути и формы перехода от вещи в себе к явлению, то есть творческие, оригинальные и принципиально непредсказуемые и непрограммируемые способы «синтеза», соединения этих двух сверхчувственных сфер в области опыта, то есть необходимого знания, нравственного и правового поведения, художественного творчества и т.п. Такова, на наш взгляд, основная идея трансцендентально-критической философии Канта, которую следует определять не как агностицизм, а как открытое мировоззрение, поскольку оно не предписывает человеку никаких догм и идеологем, но обращено к нему как к реальному и конкретному, разумному и свободному существу и постоянно побуждает его к творческой активности и нравственно-ответственному поведению. Именно на этих предпосылках и основывается конечный вывод его философского мировоззрения, согласно которому человек представляет собой абсолютную ценность, а «его существование имеет в себе самом высшую цель», относительно которого «уже нельзя спрашивать, для чего он существует» [т.5, с.469].

_______________________

И. Кант. Соч.: В 6 т. М., 1963-1966.

Данный текст представляет собой краткое изложение доклада В.А. Жучкова, представленного на VIII Международных Кантовских чтениях и был опубликован в сборнике «Материалы VIII Международных Кантовских чтений» (1999):

Жучков В.А. К вопросу о предмете и смысле кантовского агностицизма//Материалы VIII Международных Кантовских чтений, посвященных 275-летию Иммануила Канта / Калинингр. ун-т. – Калининград, 1999. С.41-45.