Н. И. Осмонова. Назначение человека в философии И. Канта и Н. А. Бердяева
«Две вещи наполняют душу всегда новым
и все более сильным удивлением и
благоговением, чем чаще и продолжительнее
мы размышляем о них – это звездное небо
надо мной и моральный закон во мне».
И. Кант
«Я пытался проповедовать человечность
в самую бесчеловечную эпоху».
Н.А. Бердяев
Николай Александрович Бердяев
Между философскими проблемами и проблемами истории философии существует крайне непривычное для любой другой области познания отношение. Казалось бы, логично предположить, что история какой-либо познавательной дисциплины имеет вспомогательный характер по отношению к ее основной, т.е. «реальной» и «современной», проблематике. Однако взаимодействие между историко-философским и собственно философским исследованием совсем иное, чем в других науках. Это взаимодействие можно объяснить следующим парадоксальным положением о том, что «изучение истории философии есть изучение самой философии, и наоборот – изучение философии означает в то же время знакомство с историей философии»[1]. И дело здесь не просто в том, что наука развивается через кумулятивное наращивание ядра собственного знания, а философия нет (релятивизм Т. Куна или фаллибилизм К. Поппера демонстрируют возможность совершенно иного прочтения истории науки). Проблема вечной актуальности историко-философского материала коренится в том, что философская Истина, в отличие от научных «истин»[2], всегда предстает как индивидуально окрашенная и этот факт не является ни случайным, ни негативным. Всегда представляя собой, результат понимания, толкования смысла, интерпретации философская истина превращается в «ничто» без ее выразителя, живой фигуры самого философа, для которого философия есть «интеллектуальное выражение его судьбы». В этой связи, справедливо утверждение Н.А. Бердяева о том, что «история философии будет философским, а не только научным познанием в том лишь случае, если мир философских идей будет для познающего его собственным внутренним миром, если он будет его познавать из человека и в человеке»[3]. Поэтому наше собственное философское постижение мира не может происходить иначе, чем через творческое соприкосновение индивидуальностей, пересечение уникальных толкований важнейших философских проблем. Понимание этой ситуации было чрезвычайно характерно для М. Хайдеггера, по мнению которого, только в «диалоге с философской и культурной традицией наше сознание и самосознание становится более адекватным, способ мышления – более гибким, более диалектическим и универсальным, а наши многочисленные предрассудки, если и не преодолеваются, то, по крайней мере, переводятся в вопросы: мы ставим наши собственные предрассудки и предрассудки других под вопрос. В этом смысле восхождение к философской традиции означает движение вперед, а не назад»[4].
Данная статья представляет собой попытку реализовать то, что М. Хайдеггер удачно называл «встречей», встречей двух великих мыслителей – Иммануила Канта (которому посвящается сегодняшняя конференция) и Николая Александровича Бердяева, и, соответственно, двух пересекающихся и одновременно противоречащих друг другу точек зрения на одну и ту же проблему – проблему человека через призму духовного осмысления мира и самого себя.
Для Канта и Бердяева основным предметом их интереса и центральной темой философской мысли всегда был человек, его природа, сущность, свобода, предназначение и цель его существования. «Основной, изначальной проблемой, – пишет Н.А. Бердяев, – является проблема человека, проблема человеческого познания, человеческой свободы, человеческого творчества. В человеке скрыта загадка познания и загадка бытия. Именно человек есть то загадочное в мире существо, из мира необъяснимое, через которое только и возможен прорыв к самому бытию»[5]. Канта волновали три знаменитых вопроса: «Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться?»[6], которые отразили основные способы человеческого отношения к миру, учитывая интересы и спекулятивного и практического разума. Продолжая свои размышления о предназначении философии, мыслитель пришел к выводу, что, в сущности, все три вопроса можно было бы свести к четвертому: что есть человек? Высшая цель, главный смысл философских исканий, писал Кант, – помочь человеку занять подобающее место в мире, «научиться тому, каким надо быть, чтобы быть человеком»[7]. То есть все вопросы, философское рассмотрение которых так или иначе указано нам разумом, сводятся, по сути, к вопросу о человеке. Это то, что их роднит как представителей разных эпох, разных культур, разных мировоззрений, разных судеб. Хотя они ставили проблему человека одинаково, но подходы к решению были разными, поскольку даже характер их философствования принципиально отличаются друг от друга.
Кант как один из главных представителей западноевропейской классической философской мысли, следуя традиции, стремился к последовательности, системности в своем учении и разработал систематический понятийно-категориальный аппарат. В отличие от него философствование Бердяева носило экзистенциальный характер, и было попыткой самовыражения с помощью образно-художественного языка, желанием передать внутренний личный опыт, настроение, непосредственное эмоциональное переживание. Несмотря на это характер его философских исканий, как и всех русских философов ХIХ–ХХ веков определялся немецким идеализмом, в частности Кантом. Как писал В. Соловьев, философия Канта являлась мостиком, через который каждый должен пройти, кто намерен попасть в храм современной философии. Поэтому справедливо отмечает Абрамов А.И.[8], что для многих русских мыслителей кантианская философия способствовала если не основой собственных философских воззрений, то послужила принципом конструктивного отталкивания от Канта.
Труды Канта отличаются цельностью замысла, философ так формулирует общую свою задачу: определить источники и границы «человеческого» знания, а также пределы его применения. Один из окончательных выводов «Критики чистого разума» гласит: спекуляции разума в его трансцендентальном применении в целом направлены на конечные цели: на свободу воли, бессмертие души и бытие Бога. Однако последние не могут быть разработаны исключительно спекулятивно, но рекомендуются разумом для практического применения, где они приобретают такую форму: что мне надлежит делать, если воля свободна, если существует бог и если есть загробный мир. Отсюда в философии Канта человек имеет двойственную природу; он одновременно принадлежит миру «природы» (мир чувственных явлений) и миру «свободы» («мир «вещей в себе»). Если мир природы подчиняется естественной необходимости, находящейся в ведении рассудка, то второй подлежит ведению разума, полагающего для него свои законы. Однако, по мнению Канта, хотя человек одновременно принадлежит двум мирам, но его сущность состоит в способности действовать свободно, независимо от природы. Поэтому Кант считает, что свобода и необходимость существуют в разных отношениях, они нигде и никогда не пересекаются. Это две разные точки зрения на человека, две разные его ипостаси, следовательно, нет никакого противоречия между свободой и необходимостью одних и тех же поступков человека.
Подобно Канту у Бердяева человек тоже представляет собой природное и сверхприродное существо. «Как существо, принадлежащее к двум мирам и способное себя преодолевать, человек есть существо противоречивое, парадоксальное, совмещающее в себе полярные противоположности. С одинаковым правом можно сказать о человеке, что он существо высокое и низкое, слабое и сильное, свободное и рабье»[9]. Из этого следует, что отличительной особенностью бердяевской философии человека является сознательно принимаемый парадоксализм, акцент на несовместимости основных его определений.
У Канта свободная воля – это практический разум, который подчиняется категорическому императиву, имеющему всеобщий характер и требующему относиться к другому человеку не только как средству, но и как к цели. Бердяев воспринял у Канта идею автономии воли, согласно которой ничто внешнее, никакие авторитеты не могут служить законом для моей воли, воля свободна только тогда, когда сама ставит над собой закон, которому затем и подчиняется. Человеческое «Я», заявляет Бердяев, стоит выше суда других людей, суда общества и даже всего бытия, потому что единственным судьей является тот нравственный закон, который составляет истинную сущность «Я», который это «Я» свободно признает. Парадокс, однако, в том, что, заимствовав у Канта принцип автономии, свободного признания над собой нравственного закона, Бердяев отверг сам этот нравственный закон, требование подчинения своеволия единичного человека долгу – руководствоваться правилом: не делай другому того, чего ты не хотел бы, чтобы делали тебе. Кантовская автономия воли не исключает, а, наоборот предполагает подчинение индивидуальных склонностей и эгоистических целей благу других людей. В этом смысле кантовская этика альтруистична. Что же касается Бердяева, то для него подчинение всякому закону, в том числе нравственному, есть рабство. Поэтому Бердяев отвергает кантовскую трактовку свободы как подчинения всеобщему нравственному закону: ведь именно в подчинении вообще, безотносительно к какому бы то ни было содержанию, а тем более в подчинении всеобщему началу русский философ видел рабство, несвободу. Согласно Бердяеву, «философское познание – человеческое познание; в ней всегда есть элемент человеческой свободы», «если философия возможна, то она может быть только свободной, она не терпит принуждения»[10]. Свобода – в том, чтобы никому и ничему не подчиняться – таково глубочайшее убеждение Бердяева, таков его этический принцип.
Однако, несмотря на то, что их взгляды на свободу воли разошлись, но в вопросе о том, что проблема человека неразрешима, вне существования бога их взгляды пересеклись. Согласно Канту, надо верить в существование бога, так как этой веры требует наш практический разум, то есть наше нравственное сознание. Без веры в бога, по его мнению, не может быть никакой уверенности в том, что в мире существует нравственный закон. Отсюда, если постулат свободы необходим как условие происхождения нравственности, постулат существования бога – как условие ее реализации. Бердяев как представитель религиозной философии также полагал, что «проблема человека совершенно неразрешима, если его рассматривать из природы и лишь в соотношении с природой. Понять человека можно лишь в его отношении к Богу»[11]. Потому что человек есть великая загадка для самого себя, свидетельствующее о существовании высшего мира.
И у Канта, и у Бердяева учение о человеке есть, прежде всего, учение о личности, ее предназначении, долге перед человечеством.
Личность в философии Канта предстает как носитель и созидатель социальных норм и идеалов, равно как и носитель культурных ценностей. Посредством действий личности, выступающей как субъект, сообразно с законодательством разума – благодаря чему направленных на реализацию высших целей и предназначении человеческого рода и осуществляется исторический процесс. Тогда, каким надо быть человеку, решается по Канту следующим образом: быть человеком – значит чувствовать, мыслить и верить, быть существом общественным, быть деятельным субъектом свободы, быть личностью, в условиях правового государства быть гражданином, быть представителем человечества, носителем культуры и цивилизации. Быть человеком, следовательно, им стать, выступая, в процессе своего становления, и как субъект, пользующийся своим разумом и волей, и как объект.
Именно в нравственности И. Кант видит источник обновления человека и общества. Человек активен, он творец собственного нравственного мира. Для Канта всякая человеческая личность – святыня, человек всегда высшая цель, он не должен быть средством. И это не зависит от того каковы моральные достоинства или недостатки человека, к какому сословию и вероисповеданию он принадлежит. Важно, чтобы человек стремился стать личностью, быть свободным и реализовать свое самосознание в поведении, руководствуясь долгом. Любая нравственная деятельность должна иметь цель и, как существо свободное, человек должен отвечать за все свои поступки. Кант испытывает уважение к личности, к ее человеческому достоинству, причем не просто к личности, а к личности нравственной, стремящейся исполнить общий долг, а не просто достичь личного, так сказать эмпирического счастья. Постигая себя как явление чувственного и умопостигаемого мира, человек, тем самым, раскрывает глубину своих «внутренних, божественных задатков», которые вызывают в нем «священный трепет», выводя отсюда принцип долженствования. Свобода – это борьба, «борьба с хотением», которой и противостоит долг. Долженствование, в понимании философа, это признак внутренней свободы, а сама свобода – возможность выбора, т.е. достижение такого состояния, когда «природная причинность не может овладеть человеком»[12].
Личность – высшая ценность, и абсолютная цель. Она есть то, в понимании Канта, что возвышает человека над самим собой, связывает его с порядком вещей, который может мыслить только рассудком и которому, вместе с тем, подчинен весь чувственно воспринимаемый мир. Счастье в том, что нам дала природа, а добродетель – то, что только «сам человек может дать себе или отнять от себя»[13]. Отсюда и понимание свободы как следование долгу, а формула долга – счастье других. В «Метафизике нравов» немецким философом была сформулирована окончательная формула долга: «Собственное совершенство и чужое счастье»[14].
Бердяев в отличие от Канта полностью не согласен с традиционным определением человека как разумного существа, поскольку свести человека к разуму – значило бы лишить его уникальности, неповторимости, а значит, личности. Личность у Бердяева рассматривается как категория религиозно – духовная. По мнению русского философа, «существование личности предполагает существование Бога, ценность личности предполагает верховную ценность Бога. Личность есть ценность, стоящая выше государства, нации, человеческого рода, природы, и она, в сущности, не входит в этот ряд»[15]. Поэтому он не приемлет нравственный разум кантовского идеализма в качестве высшего закона для человека, ибо всякий закон есть детерминация, а личность, считает он, должна быть свободна. Именно в свободе он видел главную характеристику личности, и личность не просто обладает свободой, но она и есть сама свобода. Человек как существо свободное, обладает творческой свободой. Здесь человек у Бердяева рассматривается не только как творец мира, но в известном смысле как творец самого себя. В этом отношении их взгляды соприкасаются. Если у Канта человек должен осуществить своего рода скачок из царства необходимости в царство свободы посредством собственного разума с непреложными принципами долга и ответственности перед человечеством в целях совершенствования человеческого рода, начиная с себя самого, то у Бердяева этот процесс предполагает создание нового, прежде неведомого мира. Творчество у русского философа становится теургическим актом, которому в последний период жизни он придает эсхатологический характер. Предназначение человека, таким образом, состоит в стремлении к духовной свободе, отказ от всякого принуждения, террора и насилия. В этом смысле Бердяев выступает не только ярким представителем русской религиозно – философской традиции, но и выразителем русской души, отразившей в себе всю духовную атмосферу начала ХХ века в России. Он также является живым свидетелем и участником того, что происходило в России, которое было пережито, осмыслено и передано через его философскую позицию, дух бунтарства и анархизма.
Таким образом, у Канта и Бердяева осмысление предназначения человека является нравственным ядром их философии. Как видно из вышеизложенного, назначение человека приобретало различное толкование в зависимости от духа эпохи, исторических реалий, в которых жили и творили эти два великих мыслителя. И. Кант и Н.А. Бердяев являются яркими выразителями своего времени и своей истории, живым воплощением немецкой классической философской традиции и русской религиозно – философской мысли. Для каждого из них философствование стало их образом жизни и их судьбой. Для Канта философ не виртуоз разума, а законодатель человеческого разума и, свой долг как философа он видел, именно в установлении прав человечества, иначе он не мог мыслить. Характер же философствования Бердяева выразилось в его противоречивости, «парадоксальности» и эмоциональности, отразившемся в отстаивании духовной свободы человека, в отвержении государства, всякого рода данности или «объективации». В этом было своеобразие его философствования, и в то же время выражение его экзистенциального опыта. Таким образом, в их философствовании произошло сплетение, пересечение философской и культурной традиций через их собственное интеллектуальное осмысление, внутренний духовный опыт. Изучая и осмысливая философскую мысль Канта и Бердяева, мы тем самым приобщаемся не только к философской традиции разных народов, но и немецкому и русскому духу.
Первая публикация статьи:
Осмонова, Н.И. Назначение человека в философии И. Канта и Н.А. Бердяева// Кантовские чтения в КРСУ (22 апреля 2004 г.); Общечеловеческое и национальное в философии: II международная научно-практическая конференция КРСУ (27-28 мая 2004 г.). Материалы выступлений / Под общ.ред. И.И. Ивановой. — Бишкек, 2004. — С. 84 – 91.
[1]Назаров В.Н. Философия в вопросах и ответах: Опыт философской пропедевтики. – Тула, 1996. С.55.
[2] Интересное разграничение, предлагаемое Н.А. Бердяевым. См.: Бердяев Н.А. Смысл творчества //Философия творчества, культуры и искусства. Т.I. – М.,1994. С.52.
[3] Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики //Путь в философию. Антология. – М., 2001. С.290.
[4] Цит. по: Долгов К.М. От Кьеркегора до Камю: Очерки европейской философско-эстетической мысли XX в. – М., 1990. С.64.
[5] Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики //Путь в философию. Антология. – М., 2001. С.294.
[6] Кант И. Критика чистого разума //Кант И. Соч. в 6т. Т.3. – М., 1964. С.661.
[7] Кант И. Соч. в 6т. Т.2. – М., 1964. С.206.
[8] Абрамов А.И. Кантианство в русской философии //Вопросы философии. 1998. №1. С.59.
[9] Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики //Путь в философию. Антология. – М., 2001. С.296.
[10] Там же. С.287.
[11] Там же. С.296.
[12]Кант И. Метафизика нравов //Кант И. Соч. в 6т. Т.4. Ч.2. – М., 1965. С.386-387.
[13]Кант И. О поговорке «может быть это и верно в теории, но не годится для практики». 1793 //Кант И. Соч. в 6т. Т.4. Ч.2. – М., 1965. С.66.
[14] Там же.
[15] Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики //Путь в философию. Антология. – М., 2001. С.302.
