А. Э. Савин. Проблема единства формальной и трансцендентальной логики у Канта в контексте трансцендентально-феноменологической философии

А. Э. Савин

Современная литература, посвященная вопросу о влиянии кантовского решения проблемы отношения формальной и трансцендентальной логики на развитие трансцендентальной феноменологии – последней формы трансцендентализма, которая продолжает самостоятельно существовать в современной философии без аналитической «прививки», – оставляет двойственное впечатление.

С одной стороны, провозглашается существование особого «кантианского» пути к трансцендентальной феноменологии, причем берущего начало от проблемы обоснования формальной логики. Эдуард Марбах указывает, что сущность этого пути заключается в осознании «непонятности» как основной характеристики всякого естественного, донаучного или научного познания предметов (сущего, onta), а недостаток понятности должен быть восполнен раскрытием коррелятивной познаваемым предметам субъективности; предметы при этом выступают как «индексы» субъективного априори конституирования [3, p.70]. За действительное существование такого пути говорят заключительные параграфы «Идей I» и многочисленные «статические» анализы «Идей II».
С другой стороны, последователи Гуссерля рассматривают кантовское понимание формальной логики как «догматическое» и прямо препятствующее развитию трансцендентально-феноменологической философии. Людвиг Ландгребе, в частности, пишет: «Смысл разговора об истинах, существующих в себе, сохраняется только в корреляции с субъективностью, которая может их переживать, но это не значит – в корреляции с переживанием их некоторым сознанием-в-общем, а в корреляции с фактическим изначальным переживанием субъекта (subjectivity’s factual primordial expierence). Таким образом, возможность не превосходит по важности действительность; скорее все исследования возможности служат только для того, чтобы прояснить фактичность трансцендентального опыта, «так что, в общем, реальное и идеальное бытие, которое выходит за пределы трансцендентальной субъективности как целого, есть абсурд и его следует понимать как таковой». Поэтому Гуссерль критикует Канта и за принятие логики и логической очевидности в качестве само-собой-разумеющихся и не вызывающих дальнейших вопросов, и за их использование как предпосылок… Отсюда мы можем понять, почему Гуссерль в своих исторических обзорах помещает Юма… как предшественника феноменологии выше, чем Канта» [4, 80].

Более того, историк философии из Иерусалимского университета Натан Ротенштрайх подчеркивает, что запрет на трансцендентальное обоснование формальной логики у Канта, несмотря на введенное кенигсбергским мыслителем дополнение ее логикой трансцендентальной, полагает границы трансцендентальному исследованию и является существенной чертой, которая отличает кантовскую версию трансцендентализма от феноменологической [5, p 173].

В том же направлении указывает и Жак Деррида. «Но если, столкнувшись с … трудностями в объяснении структуры идеального смысла из фактического генезиса, Гуссерль и отказывается от психологистского пути, не менее решительно отвергается им и … логицистское заключение… Будь он платонистским или кантианским, этот логицизм полагался главным образом на автономию логической идеальности по отношению ко всякому сознанию или конкретному и неформальному сознанию. Гуссерль же хочет сохранить одновременно нормативную автономность логической и математической идеальности и ее изначальную зависимость от субъективности вообще, которая к тому же будет «конкретной субъективностью» [1, 255].

Итак, зафиксируем проблемную ситуацию. С одной стороны, речь идет о «кантианском» пути к трансцендентальной феноменологии, инспирированном разработкой проблемы обоснования формальной логики, с другой, говорят о том, что именно кантовское понимание логики препятствует дальнейшему развитию трансцендентальной философии; – как мог быть проложен «кантианский» путь, несмотря на кантовские же преграды? Для выхода из этой ситуации вернемся «назад к Канту».

Цель настоящей статьи заключается в том, чтобы вскрыть трансцендентальные предпосылки, необходимые для того, чтобы принадлежащие формальной логике категории могли быть приведены в действие при реализации замысла «трансцендентальной дедукции» и идеи критической философии в целом. Таким образом, речь идет о проблеме условий возможности «переноса» категорий из формальной логики в трансцендентальную, тем самым вопрос касается возможности единства логоса в «Критике чистого разума» Канта.
Попытаемся продемонстрировать эти предпосылки посредством разбора одного фрагмента из «Критики чистого разума».

Кант пишет: «Та же самая функция, которая дает единство чистому синтезу различных представлений в одном суждении, сообщает также единство чистому синтезу различных представлений в одном наглядном представлении: это единство, выраженное в общей форме, называется чистым понятием рассудка. Итак, тот же самый рассудок, и притом теми же самыми актами, которыми он, через посредство аналитического единства, создает логическую форму суждения в понятиях, вносит также, посредством синтетического единства многообразия в наглядном представлении вообще, в свои представления трансцендентальное содержание, благодаря которому они называются чистыми понятиями рассудка и a priori относятся к объектам, чего не может дать общая логика» [2, 82].

Это высказывание Канта констатирует тождество «рассудка» в формально-логической функции и «рассудка» в трансцендентально-логической функции. Тем самым оправдывается возможность «применения» формально-логической таблицы суждений для категориально-онтологического, то есть трансцендентально-логического исследования.

Сравнение понятий рассудка в его формально-логической и трансцендентально-логической функциях, установившее их тождество, несомненно, является актом рефлексии. Вопрос только в том, какого сорта эта рефлексия – логическая или трансцендентальная. «Логическая рефлексия есть простое сравнение, так как она совершенно отвлекается от способности познания, служащей источником данных представлений, и оценивает их, следовательно, по их положению в душе как однородные, между тем как трансцендентальная рефлексия (относящаяся к самим предметам) содержит в себе основание возможности объективного сравнения представлений друг с другом; следовательно, существует глубокое различие между трансцендентальной и логической рефлексией…» [2, 194].

Несколько выше Кант эксплицитно характеризует трансцендентальную рефлексию в противоположность логической как «определяющую отношение данных представлений к той или иной познавательной способности» [2, 194].

Казалось бы, ясно, что отождествление функций рассудка является трансцендентально-логическим, поскольку его предметом выступают познавательные способности. Однако их тождество может иметь характер «аналитического единства», а следовательно, и рефлексия, обнаруживающая это тождество, – быть формально-логической, то есть оправданием для их схватывания в одном понятии может служить то, что они – функции, что эти акты имеют общий аналитически выделенный момент – подводить под единство. Общее описание рассудка в начале «Аналитики понятий» сообщает только, что рассудочное познание есть познание через понятия, понятия обусловливаются функциями, под функцией же понимается «единство деятельности, подводящей различные представления под одно общее представление». Это описание связывает затем так понятую функцию с деятельностью суждения, но никаких указаний относительно источника происхождения положения о единстве рассудка не дает [2, 77].

Это означает, что исследуемое положение, несмотря на то, что оно произведено внутри мыслительного пространства, открытого «коперниканским переворотом», само не может считаться, уже вследствие этого, автоматически, выражением акта трансцендентальной рефлексии.

Итак, в рассматриваемом высказывании речь идет об актах или функциях рассудка, то есть о соединениях. Но одно из соединений скрепляет многообразие представлений безотносительно к существованию предметов этих представлений, другое – притязает на объективность, то есть на отношение к предмету, нацелено на его действительное существование, иначе говоря, задает «познавательно ценные» многообразия представлений, имплицируя притом различение субъективных познавательных способностей.

Предположим, что идентификация логической и трансцендентальной функций рассудка есть формально-логический акт. Но за счет чего может формальная логика опознать один из терминов этого отождествления – рассудок в трансцендентально-логической функции? Ясно, что у нее нет для этого средств, потому что логическая рефлексия конституируется через отвлечение, во-первых, от претензий на объективность, отношение к предмету, во-вторых – от отсылок представлений к производящим их способностям; а только две эти черты и отличают рассудок в формально-логической функции от рассудка в функции трансцендентально-логической.

Формально-логическая рефлексия просто «слепа» к трансцендентально-логической функции рассудка. Если она и объединяет рассудок в его разных функциях в одно представление, то только подобно тому, как у Лейбница отождествляются две капли воды по принципу тождества неразличимого, то есть, и здесь впадает в амфиболию.
Предположение, что отождествление функций рассудка является результатом трансцендентальной рефлексии, сталкивается с аналогичной трудностью. Как возможно в целом, в синтетическом дорефлексивном единстве логоса, которое предпослано сравнению, опознать в качестве части формальный рассудок? Как схватывается конституирующее формальную логику безразличие как к объекту, так и к субъекту представлений из перспективы трансцендентальной рефлексии и каковы условия этого схватывания?

У Канта в приложении к «Трансцендентальной аналитике», озаглавленном «Об амфиболии рефлективных понятий», это безразличие определяется лишь посредством понятий «отвлечение» и «абстракция», которые далее не исследуются [2, 204]. Трансцендентальная рефлексия, чтобы разрешить стоящее перед ней затруднение, не упуская при этом специфики логической функции рассудка, должна рассматривать безразличие к объективному, «познавательно ценному» содержанию, которое демонстрирует рассудок в своей логической функции, как особый способ ориентации на предмет, как освобождение себя от заботы об истине вещей, при этом продолжающее распоряжаться вещами. Такая «абстракция», – прежде всего отвлечение от условий опыта, – являет собой «ослепление» и «ниспадение» трансцендентальной рефлексии.

Самой трансцендентальной рефлексии предстоит решить вопрос, является ли это «ослепление» эмпирическим или априорно необходимым, нарушая тем самым провозглашенный Кантом в «Предисловии ко второму изданию «Критики»», запрет на трансцендентальный анализ формальной логики, который гласит: «Границы логики совершенно точно определяются тем, что она есть наука, обстоятельно излагающая и строго доказывающая исключительно лишь формальные правила всякого мышления (независимо от того, имеет ли оно априорный или эмпирический характер, независимо от его происхождения или объекта, а также от того, встречает ли оно случайное или естественное препятствие в нашем духе).

Своими успехами логика обязана только ограниченности своей задачи, которая дает ей право и даже обязывает ее отвлечься от всех объектов знания и различий между ними».[2, 17-18] Ведь где нет направленности на действительно существующий предмет, на истину вещей, там трансцендентальной рефлексии просто нечего различать и отождествлять.

Таким образом, единство логоса не обосновывается, – так как само является трансцендентальным условием всякого обоснования, – но демонстрируется посредством трансцендентальной рефлексии в форме раскрытия «полемики» между эмпирическим и трансцендентальным применением рассудка, в виде «деформализации» рефлексии.

Тем самым приложение «Об амфиболии рефлективных понятий» неявным образом снимает провозглашенный самим Кантом запрет на трансцендентальное исследование формальной логики и является «энтелехией» трансцендентальной генеалогии логики, раскрываемой Гуссерлем в «Опыте и суждении», поскольку «кантианский путь» к трансцендентальной феноменологии содержит уже эксплицитную критику формалистического истолкования формальной логики, равно как и разработку понятия «отвлечение», которым Кант характеризовал формальную логику из трансцендентальной перспективы.

«…Возвращение к предметной допредикативной очевидности получает свой вес и свое полное значение лишь с утверждением [Feststellung], что это фундирующее отношение касается не только суждений на почве опыта, но всякого возможного очевидного предикативного суждения вообще, и тем самым также суждений самих логиков, с их аподиктическими очевидностями, которые ведь претендуют на то, чтобы быть ценными [gelten] «в себе», не считаясь с их возможным применением к некоторой определенной области субстратов. Следовало бы показать, что они также не имеют своим содержанием никаких висящих в воздухе «истин в себе», но что и они в своей области применения относятся к «миру» субстратов, и что они сами, в конечном итоге, указывают на условия возможной предметной очевидности, в которой эти субстраты были даны»[6, 13].

Литература

1. Деррида Ж. «Генезис и структура» и феноменология // Деррида Ж. Письмо и различие. М.: Академический проект, 2000.
2. Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. О. Лосского. – СПб.: Изд-во «Тайм-аут», 1993.
3. Bernet R., Kern I., Marbach E. An Introduction to Husserlian Phenomenology. Northwestern University Press. Evanston, Illinois, 1993.
4. Landgrebe L. The Phenomenology of Edmund Husserl. Itaca and London, 1981.
5. Rotenstreich N. Variations of transcendentalism // Philosophy and sciences in phenomenological perspective / Ed. by Cho. K. K. Dordrecht etc., 1984.
6. Husserl E. Erfahrung und Urteil. Red. und hrsg. von L. Landgrebe. Hamburg: Meiner, 1999.

Данная статья впервые была опубликована в сборнике «Кант между Западом и Востоком» (2005):
Савин А. Э. Проблема единства формальной и трансцендентальной логики у Канта в контексте трансцендентально-феноменологической философии// Кант между Западом и Востоком. К 200-летию со дня смерти и 280-летию со дня рождения Иммануила Канта: Труды международного семинара и международной конференции: В 2 ч./ Под ред. В.Н. Брюшинкина. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2005. Ч.II. C. 101 – 107.