А. И. Тишин. Органон и канон кантовской гносеологии
В основании кантовской теории познания четко проявляются два начала, обусловливающие достижение следующей цели – определить каким образом человеческое мышление приводит к познанию истины и вообще способно ли наше мышление достичь истины. Для решения такой задачи необходимы, во-первых, инструментарий, средство, орудие, принципы, способствующие выработке правил мышления и расширения нашего знания и, во-вторых, выявление методов, способов верного, умелого применения установленных правил мышления всех умственных способностей человека не столько для открытия истины, сколько хотя бы для предотвращения заблуждений в познании. Первое и образует то, что называется ОРГАНОНОМ, а второе – КАНОНОМ.
В истории развития гносеологии органоном обычно называют совокупность логических трактатов Аристотеля, хотя сам Стагирит, полагая логику «аналитикой», считал ее не наукой, а «пропедевтикой» – предварением научного познания или науки. После Аристотеля, долгое время, вплоть до немецкой критической философии в лицах, прежде всего Канта и Гегеля логика была постепенно сведена к онтологии и подменена метафизикой – «царицей наук». По выражению Гегеля, «многие наши философские стремления, если присмотреться к ним ближе, оказывается не чем иным как методом прежней метафизики, некритическим и безотчетным мышлением»[1].
Одним из первых мыслителей Имануил Кант и поставил во всей остроте своей критики вопрос – в чем суть человеческого мышления[2] и каково его взаимодействие с миром, который сегодня рассматривается мною как целостность, триединство Природы – Общества – Человеческого Духа? В этой связи Кант противопоставляет традиционной, формальной или общей логике свою трансцендентальную аналитику основоположений. «Общая логика, – пишет Кант, – есть канон для рассудка и разума вообще со стороны формы»[3]. Вместе с тем, основоположник критической немецкой философии отмечает, что «общая логика не содержит и не может содержать никаких предписаний для способности суждения»[4]. А «отсутствие способности суждения есть, собственно, то, что называют глупостью» и «против этого недостатка нет лекарства»[5]. Более того, «там, где невозможно правильное применение познавательной способности, нет и канона»[6]. Поэтому формальная или общая логика у Канта, как справедливо замечает Э.В. Ильенков, «не может быть не только в качестве «органона» (орудия, инструмента) действительного познания, но даже в качестве «канона» его – в качестве проверки готового знания[7].
Замечу, под каноном И. Кант понимает совокупность априорных принципов некоторых познавательных способностей вообще[8]. В противоположность формальной или общей логике И. Кант разрабатывает трансцендентальную аналитику основоположений познавательного процесса и аргументировано утверждает, что «рассудок и способность суждения имеют в трансцендентальной логике свой канон объективно значимого, т.е. истинного применения и, следовательно, принадлежит к ее аналитической части»[9].
При этом, «если рассудок провозглашает устанавливать правила, то способность суждения есть умение подводить под правила» (там же). Иными словами, по Канту, способность суждения – это дар, умение применять правила.
Однако канон для оценки знаний нередко может применяться в негативном отношении, во зло. Так, будучи каноном формальная, аристотелевская, общая логика выступала «в качестве органона для действительного создания, по крайней мере, видимости объективных утверждений и таким образом на деле употребляется во зло»[10]. Общая логика, претендующая на название такого органона, обозначена Кантом диалектикой, к которой философ проявил свое открыто отрицательное отношение. «Хотя древние пользовались этим названием науки или искусства («диалектики» – Т.А.И.) в весьма различных значениях, тем не менее, из действительного применения его легко заключить, что она была у них не чем иным как логикой видимости, т.е. имела диалектический характер. Это было софистическое искусство придавать своему незнанию или даже обману вид истины[11]. Поэтому Кант рассматривает свою диалектику как форму критики диалектической видимости, видимости субъективной, наиболее присущей метафизике, которая привела к тому, что «в науке господствует отвращение и полный индифферентизм – мать Хаоса и Ночи»[12]. Выход из создавшегося положения классик философии видит в самопознании разума, ведущего к устранению неосновательных притязаний, опирающихся на вечные и неизменные законы. В этом суть кантовской критики чистого разума[13].
Во введении своего главного трактата Канта поясняет: «Органоном чистого разума должна быть совокупность тех принципов, на основе которых можно приобрести и осуществить все чистые априорные знания. Полное применение такого органона дало бы систему чистого разума. Но так как эта система крайне желательна, и ещё неизвестно возможно ли и здесь какое – нибудь расширение нашего знания и в каких случаях, возможно, то мы можем назвать науку, лишь рассматривающую чистый разум, его источники и границы пропедевтикой к системе чистого разума. Такая пропедевтика должна называться не учением, а только критикой чистого разума и может быть только негативной»[14].
Исследование Канта есть трансцендентальная критика. Основу учения этого философа составляет разбор не только субъективных образований рассудка, а и объективных категорий (и их связей, схем) разума. По Канту, его трансцендентальное критическое учение направлено на достижение цели, – если не расширения самих знаний, то хотя бы исправления их, то есть выступать критерием достоинства или негодности всех априорных знаний. «Поэтому такая критика, как отмечает сам Кант, есть по возможности подготовка к органону или, если бы это удалось, к канону, согласно которому, …в будущем могла бы быть представлена аналитически и синтетически совершенная система философии чистого разума»[15]. Здесь нужно сказать, что уже Фихте заметил – Кант в действительности «не создал системы», а дал лишь совокупность соображений, принципов, суждений понятий, хотя и важных, но не связанных друг с другом, не образующих философскую систему[16]. Современные воззрения о понятии и определениях системы нами отражены в книге «Философия и синергетика о сложности»[17].
Возвратимся, однако, к поиску ответа на вопрос, что же у Канта выступает органоном и каноном системы философии чистого разума и, следовательно, всей его теории познания? Трансцендентальная логика (трансцендентальная критика) выступает пропедевтикой всякого применения рассудка и всего мышления, и она отвлекается от содержания всякого предмета, объекта. Поэтому она (логика, критика) может выступать не органоном, а каноном, то есть правильным, согласным с самим собой употреблением рассудка. И Кант прямо указывает на это: «Так как трансцендентальная аналитика должна быть собственно каноном оценки эмпирического применения [рассудка], то ею злоупотребляют, если её считают органоном всеобщего неограниченного применения [рассудка] и отваживаются синтетически судить, утверждать и выносить решения о предметах вообще»[18]. Начиная с Канта, в логике всей немецкой классической философии акцент переносится с вопроса «как мы мыслим» на вопрос «как мы должны мыслить». При этом для Канта важна «чистота» мышления. Гносеологическая ценность его трансцендентальной логики видится Кантом в том, что познание имеет особенность показать свои понятия сначала в созерцании и обязательно априорном, а не эмпирическом; то есть синтетически, объективно, всеобще, необходимо, а не аналитически, случайно, единично, субъективно и порой даже вымышлено, что характерно для общей или формальной логики, но не для логики трансцендентальной.
Органоном наук и системы философии чистого разума (как науки) могут быть математика и естествознание. В Предисловии к первому изданию «Критики чистого разума» Кант пишет: «Нередко мы слышим жалобы на поверхностный способ мышления нашего времени и на упадок основательной науки. Однако я не нахожу, чтобы те науки, основы которые заложены прочно, каковы математика, естествознание и другие, сколько – нибудь заслужили этот упрек; скорее наоборот, они ещё больше закрепили за собой былую славу основательности»[19]. Такой пример математики и естествознания послужил Канту основанием его попытки подражать им в философии, точнее в метафизике, ибо сходство их базируется, основывается на «разуме знания»[20]. Решение такой задачи включало, по Канту, определение возможности «чистого применения разума при создании и развитии всех наук, содержащих априорное теоретическое знание о предметах, то есть (давало бы – Т.А.И.) ответ на вопрос:
Как возможна чистая математика?
Как возможно чистое естествознание?
Как возможна метафизика как наука?[21]
По замыслу Канта, трансцендентальная философия должна была бы представлять идею «науки, для которой критика чистого разума должна набросать архитектонически, то есть основанный на принципах, полный план с ручательством за полноту и надежность всех частей этого здания. Она представляет собой систему всех принципов чистого разума»[22].
Такой замысел определен и реализован в «Критике чистого разума», однако, более четко и наглядно сущностные трансцендентальные вопросы своей философии Кант освещает в «Пролегоменах ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука»[23]. Одним из важнейших вопросов в философии Канта выступает вопрос об априорных синтетических суждениях в математике, естествознании и метафизике. В чистой математике и чистом естествознании априорное синтетическое познание, бесспорно, потому что оно действительно и речь может идти не о возможности его, а «о том, как оно возможно, чтобы быть в состоянии из принципа возможности данного познания вывести также возможность всякого другого познания»[24]. Кант полагает, что в метафизике такие априорные синтетические суждения не существуют, а потому метафизика, как теоретическое достоверное, знание, как наука не существует. Что же определяет математику и естествознание в качестве органона любого другого познания? Кант выделяет в математике ряд таких особенностей. Первое и высшее условие такой возможности математики состоит в том, что в ее основании должно лежать какое – то чистое созерцание, в котором она может показывать все свои понятия inconcerto и, тем не менее, а priori, или, как говорят, конструировать их»[25]. Существенная отличительная черта математического познания «состоит в том, что оно должно возникать отнюдь не из понятий, а всегда только посредством конструирования понятий»[26]. Суждения в математике всегда интуитивны, тогда как философия должна удовлетворяться дискурсивными суждениями из одних только понятий[27]. Математическое познание из чистого разума, по Канту, предстает не аналитическим, а только синтетическим познанием. Чистая математика для своей собственной надежности и достоверности опирается на свою собственную очевидность, а достоверность и надежность чистого естествознания проистекает из чистых источников рассудка[28]. При этом «чистая математика и чистое естествознание могут иметь дело с одними лишь явлениями, что делает возможным опыт вообще или что…, в состоянии быть представленным в возможном опыте[29].
Наконец, математика, в частности, «геометрия, имеет дело не существованием вещей, а только с их априорным определением в возможном созерцании»[30].
Рассмотрение математики в качестве органона всего научного познания нельзя провести без кантовского анализа соотношения математики и философии. В этом плане следует отметить определенный возвышенный этап, этап восхищения математикой в докритический период. Особенно зримо это проявилось в двух его работах «Опыт введения в философию понятия отрицательных величин»[31], написанный в 1763 г., и в «Исследовании степени ясности принципов естественной теологии и морали», изданной в 1764 г.[32].
В первой из этих работ Кант рассматривает две возможности использования математики в философии. Первый подход – подражание методу математики в философии, – по Канту, не приносит какую-либо пользу, и первоначальные ожидания выгод от этого не оправдались[33]. Второй вид приложений положений математики к предметам философии, «напротив, оказался тем более плодотворным, что как раз благодаря тому, что эти разделы философии пользовались учениями математики, они поднялись на такую высоту, на которую они не могли бы притязать. Что касается метафизики, то эта наука вместо того, чтобы пользоваться понятиями или учениями математики, напротив, ополчилась против них»[34]. В работе 1764 г. Кант по сути формулирует противоположные особенности математики и философии. Эти отличительные характеристики двух наук Кант затем не только переносит в «Критику чистого разума» и в «Пролегомены…», но и развивает их там.
Эти противопоставления математики и философии таковы:
«Математика ко всем своим дефинициям приходит синтетически, а философия аналитически»[35].
«В математике имеется лишь немного неразложимых и недоказуемых положений, в философии, напротив их бесконечное множество»[36].
«Объект математики легок и прост, объект философии, напротив, труден и сложен. Так как предметом математики является величина, то совершенно очевидно, что такого рода познание должно покоиться на немногих и очень ясных основных понятиях общего учения о величинах»[37].
Подлинным же объектом философии выступают качества, а они бесконечно разнообразны и различны[38]. В математике «ее суждения всегда интуитивны, тогда как философия должна удовлетворяться дискурсивными суждениями из одних только понятий»[39]. Кант отмечает, однако, что «достоверность в философии имеет вообще иную природу, чем в математике»[40], хотя «достоверность первых основных истин» в любом познании, основанном на разуме, одного и того же рода, за исключением метафизики, где достоверность, необходимая для убеждения, основывается вообще на вере[41].
Весьма примечательно, что в конце своего творчества и жизни позиция Канта во взглядах на математику и ее отношение с философией резко, контрастно меняются. В работе «Об основанном на априорных принципах переходе от метафизических начал естествознания к физике» (1798–1803 гг.) он приходит к следующим выводам:
Первое заключение – «Не существует математических начал естествознания, как и философских, начал математики»[42].
Второе заключение – «Философия и математика основаны на разуме, причем они относятся друг к другу или с презрением или враждебно»[43].
В виде гипотезы можно предположить, что такая метаморфоза кантовского умозаключения о математике, философии и их отношении, резко противоположного его убежденным воззрениям докритического и критического периода на этот вопрос вызвана парадоксами принципа антиномичности суждений, к которому он пришел в конце «Критики чистого разума». Однако как бы то ни было, этот вопрос заслуживает более детального специального исследования, которое еще только предстоит провести.
Анализируя кантовский выбор математики в качестве органона научного познания и постижения истины, отмечу, что особой новизны здесь Кант не произвел. Задолго до него, например, начиная с пифагорейцев[44], через мыслителей Средневековья и до сих пор, то есть до начала XXI в., среди философов и ученых не ослабевает, а только укрепляется идея о том, что любая наука не действенна и даже не действительна, если она не применяет математики и ее методов. Однако и в этом плане зримо проявляется слабость кантовских представлений даже о таких математических понятиях как число, величина. Так, говоря о конструировании понятий в математике, он рассматривает арифметику величин лишь через отношение однородностей к единице. Более того, Кант не замечает даже различий между числом и величиной, не говоря уже о других количественных определенностях объектов, предметов и процессов. А ведь математики его времени уже детально оперировали не только понятием натурального (природного) числа {1,2,3,…n}, но и числами рациональными, то есть умом постигаемыми (дробные числа), а также числами, разумом не постигаемыми, – иррациональными числами (диагональ квадрата, корни квадратные, кубичные и т.д.) и даже числами, «запредельными» рассудку, – трансцендентными (Е, П, С и т.д.). Задолго до Канта уже были известны числа мнимые, комплексные. И хотя Кант справедливо утверждал что «бесконечное – явно математическое понятие»[45], но ему и в голову не приходило рассматривать бесконечные числа (кардинальные – мощность бесконечного множества – и ординальные – порядковые – бесконечные числа). Говоря о величинах, Кант в их понимании не выходил за пределы понятий вещественных и даже натуральных чисел и, видимо, не подозревал о необходимости разбора пределов, бесконечно малых приращений, дифференциалов, интегралов и других величин. Мимо его внимания прошли глубинные возможности математики как органона наук и постижения истины. Эти возможности открывались благодаря уже хорошо математически разработанным исследованиям порядковых отношений (больше–меньше, транзитивно–нетранзитивно, коммуникативно–некоммуникативно и т.д.). Надо сказать, что и Гегель, восхищаясь философией Канта[46], не пошел дальше своего предшественника в своих математических воззрениях. Так, Гегель примитивно утверждал, что «математика определяет обыкновенно величину как то, что может быть увеличено или уменьшено»[47].
В связи с активностью философов в попытках использовать математику и ее средства в постижении истины, выработке правильных суждений, умозаключений и других «истинных высказываний» следует согласиться и с критикой математизирующих философов со стороны самих математиков. Действительно, «столь же редко приходиться видеть математика, обладающего высокой философской культурой, сколь и философа, широко знакомого с математикой»[48]. Бурбаки – общепризнанные Евклиды XX в., взявшиеся за изложение всей современной математики, – считали оригинальными воззрения таких мыслителей, как Декарт и Лейбниц, которые были выдающимися философами и математиками первой величины, а также Платона, который был в курсе математики своего времени. Об Аристотеле, Канте и тем более Гегеле этого уже не скажешь[49].
Рассматривая математику в качестве органона наук необходимо обратить внимание еще на один момент. В период развитого творчества И. Канта в недрах философской логики формировались реальные предпосылки зарождения математической логики. Однако «ее развитие до середины 19 века было приостановлено авторитетами Канта и Гегеля, считавших, что формальная логика – это не алгебра, с помощью которой можно обнаруживать скрытые истины, что она не нуждается ни в каких новых изобретениях, а потому оценивших математическое направление, как не имеющее существенного применения»[50]. А здесь, в математической логике математика выступает не только органоном, но и каноном и не только для других наук, но и самой логики.
[1] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики. – М., 1975. С.155.
[2] Кант И. Соч. в 6т. Т.3. Критика чистого разума. – М., 1965. Здесь обнаруживается определяющее противоречие философии Канта, ибо мышление, в частности, разум, как и предметы природы, представляет «вещь в себе», а она, по Канту непознаваема. Следовательно, суть мышления выявить не возможно, но Критик чистого разума, поступаясь одним из основных принципов своей философии, смело берется и пытается решить эту проблему.
[3] Там же. С.655.
[4] Там же. С.217.
[5] Там же. С.218.
[6] Там же. С.655.
[7] Ильенков Э.В. Диалектическая логика: Очерки истории и теории. – М., 1984. С.59.
[8] См. Кант И. Соч. в 6т. Т.3. Критика чистого разума. – М., 1965. С.655.
[9] Там же. С.217.
[10] Там же. С.161.
[11] Там же.
[12] Там же. С.74.
[13] Там же. С.75-76.
[14] Там же. С.120-121.
[15] Там же. С.121.
[16] Фихте Н.Г. Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. – М., 1937. С.94-102.
[17] Алиева К.М., Тишин А.И. Философия и синергетика о сложности. – Бишкек, 2003. Гл.3.
[18] Кант И. Соч. в 6т. Т.3. Критика чистого разума. – М., 1965. С.162-163.
[19] Там же. С.75.
[20] Там же. С.87.
[21] Там же. С.118-119.
[22] 122.
[23] Кант И. Соч. в 6т. Т.4 (1). Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука. – М., 1965.
[24] Там же. С.90.
[25] Там же. С.96.
[26] Там же. С.84.
[27] Там же. С.96.
[28] Там же. С.147.
[29] Там же. С.133.
[30] Там же. С.373.
[31] Кант И. Соч. в 6т. Т.2. Опыт введения в философию понятия отрицательных величин. – М., 1963.
[32] Там же. Т.2. Исследования степени ясности принципов естественной теологии и морали.
[33] Кант И. Соч. в 6т. Т.2. Опыт введения в философию понятия отрицательных величин. – М., 1963. С.81.
[34] Там же.
[35] Кант И. Соч. в 6т. Т.2. Исследования степени ясности принципов естественной теологии и морали. – М., 1963. С.246.
[36] Там же. С.250.
[37] Там же. С.253.
[38] Там же. С.254.
[39] Там же. С.96.
[40] Там же. С.263.
[41] Там же. С.265-267.
[42] Кант И. Соч. в 6т. Т.6. Об обоснованном на априорных принципах переходе метафизических начал естествознания к физике. – М., 1966.
[43] Там же. С.592-593.
[44] См. Тишин А.И. О философии и математике пифагорейцев //Сб. трудов аспирантов и соискателей. Серия общественных наук. Вып.6. – Фрунзе, 1971. С.30-37.
[45] Кант И. Соч. в 6т. Т.1. – М., 1963. С.498.
[46] См. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики. – М., 1975. С.153-184.
[47] Там же. С.242, 243 и др.
[48] Бурбаки Н. Теория множеств. – М., 1965. С.309.
[49] Там же. С.310, 313-314.
[50] Философский энциклопедический словарь. – М., 1983. С.318.
Первая публикация статьи:
Тишин, А.И. Органон и канон кантовской гносеологии// Кантовские чтения в КРСУ (22 апреля 2004 г.); Общечеловеческое и национальное в философии: II международная научно-практическая конференция КРСУ (27-28 мая 2004 г.). Материалы выступлений / Под общ. ред. И.И. Ивановой. — Бишкек, 2004. — С. 19 – 28.
