Ровбо М. Восстание против спекулятивного разума: критицизм И. Канта и Ф. Ницше

Ровбо Маргарита (Минск, БГУ)

В XX в. заявил о себе новый подход, противостоящий истории философии – история идей (A. Lovejoy), согласно которой единожды порожденная идея не уходит в небытие, но в процессе своего развертывания продуцирует новые смыслы. Оглядываясь на развитие философской мысли, можно заметить, как в те или иные эпохи вновь и вновь актуализировались не только отдельные идеи, но также и определенная методология познания, мыслительные ходы, хотя и претерпевая некоторые трансформации. Причем подобную актуализацию можно проследить, казалось бы, у совершенно непохожих мыслителей, даже противостоящих друг другу. В данной статье предполагается выявить особенности критики спекулятивного разума у двух совершенно, на первый взгляд, несовместимых философов – И. Канта и Ф. Ницше. Кант и Ницше действительно во многом предстают как антиподы: они не только идейные противники, но и воплощают совершенно различные стили философствования. Так, стиль основных работ Канта является для нас образцом так называемой «логической ясности», он строг и наукообразен под стать уравновешенным ударам рационалистического критицизма по догматизму и скептицизму. В то же время Ницше предпочитал афоризмы, емкие и краткие суждения, облаченные в эстетически-летучий флёр – образность эта, тем не менее, отнюдь не препятствовала меткости ницшевской критики.

Между тем, при более детальном изучении творчества столь различных мыслителей оказывается, что среди философов-классиков Кант наиболее близок к делу Ницше как борцу против рационалистического познания. При текстологическом анализе работ Ницше выясняется, что имя Канта встречается в них достаточно часто, конкурируя разве что с Платоном и Шопенгауэром. Как отмечает российский кантовед А.Н. Саликов, суждения о Канте хоть и не вынесены на передний план в текстах Ницше, но «при этом имя Канта “всплывает” в самых важных, определяющих местах работ Ницше, являясь своеобразной лакмусовой бумажкой, знаменующей собой ключевые, поворотные моменты развития его философии» [1, с. 150]. Заметим, что при этом ницшевские оценки самого Канта варьируются в предельно широком спектре – от восхищения до порицания. Так еще в ранней работе «Рождение трагедии из духа музыки» ее автор упоминает о двух мужественных и мудрых мыслителях –  Канте и Шопенгауэре: им «удалось одержать трудную победу над скрыто лежащим в существе логики оптимизмом, который, в свою очередь, – подпочва нашей культуры» [2, с. 128]. Заслугу Канта ранний Ницше видит, прежде всего, в уничтожении «спокойной жизнерадостности научной сократики ссылкой на ее пределы», а также в более глубоком рассмотрении этических и эстетических вопросов – глубоком, значит, «облеченном в понятия дионисической мудростью». И хотя нашего философа-неклассика нельзя назвать кантианцем, его оригинальные идеи, взращенные отчасти в противоборстве с кантовской философией, можно считать своеобразным продолжением дела, начатого кенигсбергским мыслителем, – а именно, критики спекулятивного разума. И прежде всего, следует выделить некоторые различия, наблюдаемые у Канта и Ницше в понимании того, что такое «критика» и что такое «разум».

Так, относительно философии Канта возможно выделить понимание разума в широком и узком смыслах. Разум в широком смысле – это все познавательные способности человека, включая чувственность и мышление, а в узком смысле разум – высшая человеческая познавательная способность, возвышающаяся над рассудком и стремящаяся выйти за пределы опыта. В «Критике чистого разума» Кант отмечает: «теоретическое знание бывает спекулятивным, если оно направлено на такой предмет или такое понятие о предмете, к которым нельзя прийти ни в каком опыте. Оно противоположно познанию природы, которое направлено только на предметы или предикаты их, могущие быть данными в возможном опыте» [3, с. 481]. Для Ницше же разум – чуждая жизни сила, пронизывающая европейскую культуру со времен Сократа и погрузившая ее, чрезмерно доверившуюся, в состояние упадка. В подходе Ницше к разуму изначально присутствует отчетливая оценка этой силы как частной способности человека, тем не менее, незаконно притязающей на универсальное господство.

Что касается значения, вкладываемого данными философами в понятие «критика», то если у Канта критика означает исследование познавательной способности и ее границ, то в философии Ницше критика трансформируется в обличение тоталитаристско-властных побуждений разума. Расхождения в определении понятия «критика» отчасти обусловлены духовно-идейным контекстом, в рамках которого творили рассматриваемые мыслители. Критицизм Канта – это результат бурных дискуссий о судьбе и реформе метафизики, случившихся в Германии во второй половине XVIII в., когда еще никто не был настроен ниспровергать рационалистическую традицию. Хотя необходимо предостеречь от поспешного причисления Канта к типичному продолжателю рационализма XVII в. Пламенные же размышления Ницше пришлись на эпоху кризиса рациональности, когда разум предстал не как нечто, нуждающееся в усовершенствовании, но как то, с чем необходимо бороться, выплачивая цену за нанесенный им ущерб. Подобный «ущерб», по мнению Ницше, явлен в тотальной опустошенности ценностей, идеалов и, что главное, в опустошенности самого человека. Не останавливаясь лишь на констатации такой опустошенности, философ ощутил свою миссию в «заполнении» пустоты – материалом же для такого заполнения стала сама жизнь как всеобъемлющая онтологическая реальность, как то, что подлинно присуще человеку.

Своеобразным мостом, связующим кантовскую и ницшевскую программы критики разума, является понятие вещи в себе. Кантовская вещь в себе, признание которой оказалось необходимым для реформы метафизики, предстала объектом разнообразнейших недовольств и нападок, камнем преткновения не только для классических, но и неклассических философов и даже ученых. Непознаваемость вещи в себе послужила отправным пунктом для исключения из метафизики того, что традиционно входило в сферу ее компетенции – внеопытное знание. Как отмечал В. Виндельбанд, «каждая рационалистическая система обнаруживает некий остаток, перед которым пасует познание, основанное исключительно на разуме. Но только одна из всех этих систем откровенно признала этот факт – критический рационализм Канта» [4, с. 344]. Кроме этого глава баденской школы неокантианства полагал, что не что иное, как кантовский критический рационализм послужил отправным пунктом для формирования философии иррационалистического толка, в том числе и философии жизни. Как было указано выше и сам Ницше в своей ранней работе наделяет Канта титулом разрушителя бескрайней «научной сократики». Впрочем, являлся ли Кант причиной подобного разрушения, или же он лишь ускорил процесс саморазложения грандиозной новоевропейской гносеологии, раскинувшейся на необъятной сфере действия разума – отдельная тема. Так или иначе, но вещь в себе можно рассматривать как своеобразную бомбу замедленного действия, подорвавшей новоевропейский рационализм, как мост, связующий классическую и неклассическую мысль.

Проводя параллели в осуществлении Кантом и Ницше критики разума, можно выделить некоторые особенности критицизма обоих мыслителей. Во-первых, принимая во внимание «инструмент» критики разума, следует отметить, что у Канта таким инструментом является не что иное, как разум. Так, строки из предисловия к первому изданию «Критики чистого разума» пронизаны пафосом вторичного коронования метафизики как царицы наук: наш век «не намерен больше ограничиваться мнимым знанием и требует от разума, чтобы он вновь взялся за самое трудное из своих занятий – за самопознание» [3, с. 11]. Ближайшей задачей самопознающего разума является учреждение суда, который подтвердил бы справедливые собственные требования и устранил все неосновательные притязания, опираясь на свои же законы. Ж. Делёз в связи с подобной установкой назовет кантовскую критику имманентной [5]. В философии же Ницше в качестве инструмента критики выступает воля к власти, выраженная в жизни с ее инстинктивно-бессознательным началом. Не следует, однако, полагать, будто Ницше радикальным образом порывает с «инструментарием» Канта, скорее ницшевская позиция выкристаллизовалась в стремлении достичь безусловного в ряду обусловленного. Ведь, согласно Канту, критик становится подлинным «законодателем», когда подчинен «правильной способности» – и вполне здраво задаться вопросом о том, что же скрывается за этой способностью, что скрывается за завесой разума. В этом плане Ницше словно приоткрывает перед нами такую завесу, хотя бы это и потребовало великой дерзости опробовать «святыни» на прочность.

Во-вторых, для кантовской критики характерно осуждение перешагивания границ сфер разумом, т.е. метафизике как науке возбраняется перешагивание за границы опыта в сферу сверхопытного. Между тем, сами «сферы» остаются совершенно вне действия критики, вне очищения от подводных камней догматизма и скептицизма: кенигсбергский мыслитель ни в коей мере не подвергает сомнению традиционные для философии идеалы и ценности, многие из которых, что не следует упускать, испытали влияние христианства. Не удивительно поэтому, что для Ницше кантовская критика показалась, мягко выражаясь, недостаточной, излишне тяготеющей к компромиссу, более того, напоминающей скорее завуалированное оправдание, нежели подлинный беспристрастный суд. В противовес «коварной апологетике», внешне стремящейся занять точку вненаходимости относительно критикуемого объекта, Ницше, отряхнув прах от ног своих, обращается к проблеме: кто же, собственно, критикует? Согласно Ницше, неправомерно представление о том, что субъект критики абсолютно абстрактен – и в связи с этим оформляется утверждение, что единственным полноправным критиком может быть еще не сложившийся человек, тот, «кто хочет быть преодоленным».

Заметим, далее, что как Кант, так и Ницше не были сторонниками критики ради самой критики, в конечном счете, целью осуществления критики являлось достижение истины. Тем не менее, и тут можно проследить расхождения в понимании того, что принесет с собой обретенная через критицизм истина. У Канта истина представала достаточно традиционно, в духе новоевропейской философии: как то, что позволит властвовать над случайностью, осуществить человека и человечество в полноте знания и блага. Ницше же не устраивает подобное рассмотрение истины как некого сокровища, которое неуязвимо в своей объективности и доступно всем, передаваемо. Задача Ницше звучит более радикально: достичь совершенно иного чувствования, ясности духа, простоты и величия – достичь сверхчеловека как превзойденного, преодоленного человека. И истина, если уж применять к философии Ницше столь нагруженный концепт, осуществляется в самом ходе жизни «превзойденного человека».

В исследовании специфики понимания Кантом и Ницше истины как цели критики, уместно затронуть проблему того, настолько сама истина могла стать объектом критического рассмотрения. Ведь не следует забывать о том, что истина в предельно широком, метафизическом смысле, имела корни своего происхождения в работе спекулятивного разума. Кант ни в коей мере не сомневается в устоявшихся для философии ценностях и идеалах, что уже было отмечено, не сомневается он и в самой истине – она является верховной инстанцией, человек хочет достичь ее. В «Критике чистого разума» философ без предварительного рассмотрения принимает так называемую номинальную дефиницию истины, несмотря на то, что относительно кантовской гносеологии подобная трактовка истины выглядит несколько проблематично и требует пояснения. Проблема заключается в разделении Кантом явлений и вещей в себе, которое влечет за собой невозможность непосредственного сопоставления мысли со своим объектом – вещью в себе. Принимая за основу истину как соответствие знания предмету, относительно кантовской теории познания необходимо признавать также, что истина в таком случае может находиться лишь на уровне явлений и что нет никакой необходимости «познавать» мир на глубине вещей в себе. Ницшевский же суд над разумом не останавливается и перед неприкосновенностью истины, хотя некого однозначного определения истины, светлой надежды классической философии, «мученик познания» не предлагает. Разумеется, кантовская убежденность в ценности истины покажется Ницше догматичной и компромиссной, кроме того, как таковая воля к истине предстанет как «симптом вырождения». В текстах Ницше можно встретить амбивалентные оценки самой истины, прежде всего, как предрассудка, «затасканной химеры» европейской культуры, а также как заблуждения ввиду соотнесения истины с конкретной волей. Тем не менее, называя истину заблуждением и глупостью, Ницше признает ее необходимость… «для сохранения таких существ, как мы», тем самым предвосхищая прагматическую концепцию истины [6, с. 171].

Помимо указанных особенностей в реализации Кантом и Ницше своих проектов критики спекулятивного разума, в нескольких словах отметим, в чем состояла общность кантовского и ницшевского критицизма. Прежде всего, как Кант, так и Ницше творили в условиях кризиса – будь то кризис метафизики или кризис эпохи рациональности. Путеводной звездой для выхода из ситуации кризиса мыслители по праву считали философию, которая отныне обретает статус верховной критической инстанции, «пропуском» в обновляемую сферу познания. Переключив внимание с далеких эмпирей на область «здесь и сейчас», критическая философия, по словам М. Фуко, пытается «схватить нечто вечное, находящееся не по ту сторону настоящего мгновения и не позади него, а в нем самом», пытается «героизировать» настоящее [7]. Тем не менее, не стоит упускать из виду тот факт, что Кант и Ницше даже при достаточно радикальной настроенности все же не были полностью свободны от влияния мировоззренческой «атмосферы» своего времени. Уже Ницше заметит отсутствие абсолютной беспристрастности в критицизме Канта, а на связь Ницше с метафизической традицией в последующем будет указано М. Хайдеггером.

Ясно, что критика Кантом и Ницше спекулятивного разума – это лишь один из моментов критики разума как основы европейской культуры, а потому критика разума в целом охватывает не только чисто познавательную деятельность, но также нравственность и социально-историческую сферу. В столь всеохватывающем значении критика разума, предпринятая еще  Кантом и после подхваченная Ницше (пусть и с вышеуказанными нюансами), значима не просто как эпизод из историко-философского прошлого, но и как то, что нашло свой отзвук в мысли XX в. и не теряет остроты в начале XXI в., пока что далеком от царства разума.

Список цитируемой литературы:

1. Саликов, А.Н. Эволюция философии Ницше сквозь призму его восприятия учения Канта / А. Н. Саликов // Аргументация и интерпретации: исследования по логике, истории философии и социальной философии: сборник научных статей. – Калининград, 2006. – С. 150–165.
2. Ницше, Ф. Рождение трагедии из духа музыки / Ф. Ницше // Соч.: в 2 т. – М.,1996. – Т. 1.
3. Кант,  И. Критика чистого разума / И. Кант. – М., 2014.
4. Виндельбанд, В. От Канта до Ницше: История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками / В. Виндельбанд. – М., 1998.
5. Делёз, Ж. Ницше и философия / Ж. Делёз. – М., 2003.
6. Румянцева, Т.Г. Фридрих Ницше / Т.Г. Румянцева. – Минск, 2008.
7. Фуко, М. Что такое Просвещение? / М. Фуко // Вестник Московского университета. Сер. Филология. – 1999. – № 2. – С. 132–149.