А.Н. Троепольский. Кант и возможность экзистологии как науки

На основе анализа текстов сочинений Канта можно заключить, что Кант различал метафизику чувственного, показывающую как в границах теоретического разума возможно чистое естествознание в статусе науки, и метафизику сверхчувственного, которая, по Канту, возможна в границах практического разума в статусе веры. При этом можно сказать, что Кант ограничивает анализ метафизики сверхчувственного двумя аспектами: 1) выяснением необходимых оснований признания существования таких сверхчувственных сущностей, как свобода, Бог, личное бессмертие, высшее благо в статусе моральной веры, стимулирующих нравственное поведение людей в перспективном, стратегическом плане; 2) выяснением необходимости признания существования сверхчувственных сущностей, соответствующих психологической, космологической и теологической идеям, т.е. таких сущностей, как простая субстанция, мир в целом, Бог в статусе доктринальной веры для выполнения регулятивной функции по отношению к познанию физического (эмпирического) мира с целью достижения максимального обобщения и единства эмпирического знания^[1].

Однако мне представляется, что Кант не проводит четкого различия между физическим и чувственным и физическим, но сверхчувственным, что вносит некоторую неопределенность в понимание природы объектов, составляющих предметную область метафизики сверхчувственного. Во избежание этой неопределенности отмечу, что в настоящей статье речь идет о возможности метафизики в статусе знания исключительно о сверхчувственных нефизических сущностях.

Далее, на мой взгляд, Кант неоправданно ограничивает метафизику сверхчувственного вопросом о существовании психологических, космологических и теологических сверхчувственных нефизических сущностей. Нетрудно понять, что в процессе жизнедеятельности людям необходимо определить статус существования не только этих сущностей, но и таких сверхчувственных нефизических сущностей, как отношения собственности, государство, истина, ложь и т.д., которые входят в предметные области экономики, социологии, политологии, логики и других наук. Далее очевидно, что в жизни вообще и экономике, политологии, социологии, логике в частности обычные люди и ученые принимают существование этих сущностей вовсе не для того, чтобы придать единство и максимальную общность эмпирическому познанию и не ради стимулирования перспективы своего нравственного поведения в стратегическом плане.

Наконец, современных исследователей в области философии интересует статус существования вещей в себе и ноуменов Канта, монад Лейбница, энтелехии Аристотеля, апейрона Анаксимандра, субстанции cause sui Спинозы и ряда других сверхчувственных нефизических сущностей, рассматриваемых в теоретической философии.

И здесь мы сталкиваемся со следующим интересным фактом. Мы нисколько не удивляемся тому, что при конституировании таких наук, как логика, экономика, социология, политология, исследователи легко удовлетворяются постулированием существования истины, лжи, отношений собственности и государства.

Однако можно быть абсолютно уверенным, что любой представитель научного сообщества потребует доказательства существования монад Лейбница, если мы, например, объявим монадологию Лейбница философской наукой, или, например, потребует доказательства существования Бога, если мы объявим наукой теологию.

Все это делает актуальной задачу конституирования особой философской науки, которая давала бы однозначный ответ о существовании предметных областей конституируемых наук. Эту философскую науку следует, на мой взгляд, назвать экзистологией, т.е. наукой о существовании сущностей (объектов).

По моему представлению, эта философская наука должна стать методологическим фундаментом положительной теоретической метафизики, которая по своей предметной области отличается от положительной метафизики сверхчувственного Канта в границах теоретического разума. Напоминаю, что я употребляю выражение «положительная практическая метафизика» для сокращенного названия кантовской метафизики сверхчувственного в границах практического разума и выражение «отрицательная теоретическая метафизика» вместо критической философии Канта, ограничивающей сферу априорного знания лишь частью природного физического мира и объясняющей как возможно чистое естествознание. Напоминаю также, что Кант в своих философских работах критического периода настаивает на невозможности положительной теоретической метафизики в статусе науки, конституирует положительную практическую метафизику в статусе моральной веры и отстаивает идею научности своей отрицательной теоретической метафизики.

В настоящее статье я не рассматриваю вопрос о научном статусе отрицательной теоретической метафизики Канта (это тема отдельного исследования), а демонстрирую попытку конституирования положительной теоретической метафизики как философской науки о существовании сверхчувственных нефизических сущностей, лежащих в основе ряда гуманитарных дисциплин (экономики, политологии, социологии, логики). Думается, что вышеочерченная положительная метафизика существенно повысит познавательный статус вышеупомянутых гуманитарных дисциплин.

В плане реализации намеченной программы сначала покажем, как возможна экзистология как философская наука о существовании объектов (сущностей) различной природы. В связи с этим прежде всего следует рассмотреть познавательный статус понятия «существование».

Как известно, Кант считал, что существование не может быть предикатом вещи, а само употребление этого слова на месте предиката в суждении существования есть некоторая недопускающая изменения неправильность, связанная со случайностями происхождения человеческого языка^[2]. Основной аргумент Канта: признак существования ничего не добавляет к понятию о вещи со всеми ее конкретными признаками (определениями). Тем самым очевидно, что Кант вольно или невольно принижает познавательное значение признака существования.

Однако на это утверждение легко возразить: добавление признака существования к сущности делает ее способной влиять на поведение людей в самом широком смысле этого слова.

В современных исследованиях по логике и философии взгляд Канта на существование также имеет своих сторонников. Известно, что этот тезис Канта в аналитической философии был решительно поддержан Р. Карнапом.

«Большинство логических ошибок, которые встречаются в псевдопредложениях (метафизики. – А.Т.), – пишет Карнап, – покоятся на логических дефектах, имеющихся в употреблении слова «быть» в нашем языке (и соответствующих слов в остальных, по меньшей мере, в большинстве европейских языков). Первая ошибка – двузначность слова «быть»: оно употребляется и как связка (человек есть социальное существо), и как обозначение существования (человек есть). Эта ошибка усугубляется тем, что метафизику зачастую не ясна эта многозначность. Вторая ошибка коренится в форме глагола при употреблении его во втором значении – существование. Посредством вербальной формы предикат симулируется там, где его нет. Правда, уже давно известно, что существование не есть признак (см. кантовское опровержение онтологического доказательства бытия Бога). Но лишь современная логика здесь полностью последовательна: она вводит знак существования в такой синтаксической форме (имеется в виду квантор существования – ∃. –А.Т.), что он может относится не как предикат к знаку предмета, а только к предикату (имеется в виду форма ∃х А(х). – А.Т.). Большинство метафизиков, – продолжает Карнап, – начиная с глубокого прошлого, ввиду вербальной, а потому предикативной, формы глагола «быть» приходили к псевдопредложениям, например «Я есть», «Бог есть». Пример этой ошибки, – считает Р.Карнап, – мы находим в «cogito, ergo gum» Декарта. Мы видим здесь две существенные логические ошибки. Первая находится в заключительном предложении «Я есть». Глагол «быть» употребляется здесь, без сомнения, в смысле существования, так как связка не может употребляться без предиката; кроме того, предложение «Я есть» Декарта постоянно понимается именно в этом смысле. Но тогда это предложение противоречит вышеприведенному логическому правилу, что существование может быть высказано только в связи с предикатом, но не в связи с именем (субъектом, собственным именем).

Предложение существовавния, – утверждает Карнап, – имеет форму не «а существует» (как здесь: «я есть», т.е. «я существую»), а «существует нечто того или иного вида». Вторая ошибка лежит в переходе от «Я думаю» к «Я существую». Если из предложения «Р(а)» (в котором а приписывается свойство Р) выводится предложение существования, то это существование можно утверждать только по отношению к предикату Р, но не по отношению к субъекту «а». Из «Я европеец» следует не «Я существую», а «существует европеец», из «Я мыслю» следует не «Я существую», а «имеется нечто мыслящее».

То обстоятельство, что наши языки выражают существование с помощью глагола («быть» или

«существовать»), еще не есть логическая ошибка, а только нецелесообразность, опасность». Вербальная форма легко приводит к ложному мнению, будто существование является предикатом, а отсюда следуют такие логические извращения…, какие были нами только что рассмотрены»^[3].

Бесспорно, что Карнап является одним из авторитетнейших исследователей в области современной теоретической логики. Тем не менее у меня складывается впечатление, что вышеприведенные выводы Карнапа о том, что современная логика вводит знак существования в такой форме, что он может только относиться не как предикат к знаку предмета, а только к предикату (существование может быть высказано только в связи с предикатом, но не в связи с именем), опираются на недоразумение, вызванное осознанным либо неосознанным, игнорированием тонких дистинкций в выявлении логической формы утверждений, входящих в знаменитый принцип Декарта «Cogito, ergo sum».

Во-первых, мне представляется, что в анализе заключительного утверждения Декарта «Я есть» («Я существую») корректно выяснять отношение существования не к собственному имени либо к предикату, а к самому предмету, который выделяется собственным именем.

Во-вторых, предложения существования может быть либо сингулярным вида «а существует», сокращенно С(а), либо множественным вида «существует х такой, что Р(х), где предикатор Р есть признак, отличный от признака существования», сокращенно ∃хР(х). Именно этот второй случай и имеет в виду Р.Карнап, утверждая, что «предложение существования имеет форму: существует нечто того или иного вида». Но нетрудно видеть, что и в этом случае существование относится не к предикату Р(х) и не к именной переменной х, а к ее предметным значениям.

Аналогичным образом обстоит дело и со второй, на мой взгляд, надуманной ошибкой, когда Карнап утверждает, что из «Я мыслю» не следует «Я существую», а следует «имеется нечто мыслящее». Ведь очевидно, что в точном языке логики предикатов логическая форма этого суждения будет иметь вид: ∃хР(х). Эта формула имеет следующее точное прочтение: существует предмет х, такой, что он мыслит. Очевидно, что существование в ней также относится не к предикату Р(х), а к предметным значениям х, а сама она т.е. ее формула ∃хР(х), выводима из формулы Р(а) по корректному правилу введения квантора существования и содержательно подразумевает существование «Я» в качестве мыслящего существа. Отсюда следует, что принцип Декарта «Cognito, ergo sum» является вполне корректным как с содержательной (семантической), так и с формальной (синтаксической) точек зрения.

Отметим, что смысл квантора существования в стандартной теории квантификации точно передается разъяснением В.О. Куайна: существовать – это значит быть значением связанной переменной. При этом, согласно Куайну: «Любые объекты могут выступать в качестве значений переменных»^[4]. Известно, что значения связанных переменных в стандартной теории квантификации фиксируются в некоторой предметной области D на основе предпосылки (акта постулирования) о ее непустоте.

Это значит, что суждение вида ∃хА(х) утверждает существование предметов а₁, а₂, …, а_n≥1 в постулированной предметной области D={а₁, а₂, …, а_m}, где m≥n. Однако нетрудно видеть, что для того, чтобы квантор существования ∃ имел реальное познавательное значение, необходимо, чтобы область D была репрезентативной относительно реального мира. Но для этого необходимо предварительно обосновать истинность единичных суждений существования вида С(а₁), С(а₂), С(а₃),…, С(а_n), т.е. суждений «а₁ существует», «а₂ существует», …, «а_n существует», где слово «существует», занимает место предикатора (предиката в смысле Канта), а не квантора.

При этом данное обоснование должно осуществляться на основе достаточно определенных и сильных критериев реального существования для сущностей самой различной природы. В противном случае, т.е. если мы просто постулируем предметную область D, не принимая во внимание критериев реального существования ее индивидов, то ничто нам не помешает вслед за Мейнонгом^[5] постулировать существование круглых квадратов, крылатых лошадей и т.д., что в конечном счете приведет нас к теории, в которой доказуемо, все что угодно.

Таким образом, ясно, что признак реального онтологического существования объектов является необходимым условием конституирования научной теории. Будем отличать реальное онтологическое существование объектов от их квазионтологического существования в предметной области D на основе акта простого постулирования. Выделение онтологического существования объектов ассоциирует мысль о различных видах их существования. В частности, о возможном их гносеологическом существовании. Действительно, практика познания убеждает нас в том, что для познающего субъекта обладают статусом существования как определенные объекты, так и мысли о них. При этом представляется вполне оправданным рассматривать мысли, относящиеся в логической семантике к разряду интенсиональных сущностей, т.е. смыслы единичных имен и смыслы общих имен (содержания понятий), как сущности, имеющие статус гносеологического существования. Соответственно рассматривать экстенсиональные сущности, т.е. отдельные объекты, выступающие в функции предметных значений единичных имен, а также классы объектов, представляющие объемы понятий в качестве сущностей, имеющих статус онтологического существования.

Наконец, следует различать субъективное, интерсубъективное и объективное существование сущностей. Субъективное существование сущности – это ее существование, синхронизированное с существованием отдельно познающего субъекта, но не обладающее общезначимостью для коллективного субъекта; интерсубъективное – существование, синхронизированное с существованием коллективного субъекта и признаваемое всеми его представителями; объективное существование – это несинхронизированное с существованием познающего субъекта существование сущности, т.е. существование, не исчезающее при исчезновении субъекта познания.

Рассмотрим теперь вопрос о критериях существования сущностей в реальном мире. Прежде всего отметим, что мы, люди, располагаем абсолютным критерием несуществования для сущностей самой различной природы (физической и нефизической) в виде противоречивой мыслимости, соответствующих этим сущностям описательных единичных либо общих имен. В этой связи достаточно отметить следующее. Наш жизненный опыт показывает нам, что непротиворечиво-мыслимые сущности могут либо существовать в прошлом, настоящем и будущем (часть суши, окруженная со всех сторон водой), либо существовать в прошлом, но не существовать в настоящем (ящер, длиной 20 метров), либо не существовать в прошлом, но существовать в настоящем (тяжелый винтокрылый летательный аппарат), либо не существовать в настоящем, но существовать в будущем (медицинский препарат, излечивающий злокачественные опухоли).

Напротив, мы абсолютно убеждены, что противоречиво мыслимые сущности (некруглые круги, невысокие высоты, вечные двигатели и т.д.) не существовали в прошлом, не существуют в настоящем и не будут существовать в будущем. Отсюда следует что для сущности любой природы условие ее непротиворечивой мыслимости является необходимым условием ее существования.

С другой стороны, очевидно, что условие непротиворечивой мыслимости не является достаточным условием для утверждения существования физических сущностей. Например, оно недостаточно для признания существования крылатых лошадей как животных. И это вполне понятно, так как, видимо, физические сущности по своей природе не только явления, но и в определенном смысле вещи в себе, т.е. включают в себя не только интерсубъективную, но и объективную компоненту.

Далее следует также отметить, что это условие недостаточно для признания существования некоторых сверхчувственных нефизических сущностей. Так, например, в современных исследованиях оснований математики (интуиционизм, конструктивизм) показано, что условие непротиворечивой мыслимости математических объектов не является достаточным условием признания их существования^[6]. А ведь математические объекты (отдельные числа, множества отдельных чисел, функции и т.д.) также являются сверхчувственными нефизическими сущностями. Для признания существования этих объектов математикиинтуиционисты и математики-конструктивисты добавляют еще условие их построяемости по некоторым четким, эффективным правилам, зафиксированным в индуктивных или рекурсивных определениях этих объектов. Так, например, такие базисные сущности математики, как натуральные числа сами по себе являются непротиворечиво мыслимыми сверхчувственными нефизическими объектами и подчиняются эффективному принципу их структурного строения, зафиксированному в индуктивном определении понятия «натуральное число». Это определение показывает, как можно построить любое натуральное число методом его знакового символизирования с помощью, например, знака «′» (штрих). Данный анализ также показывает, что множество математических объектов есть правильное подмножество метафизических сущностей.

Определенные трудности возникают с признаком непротиворечивой мыслимости сущностей в актах рефлексии, т.е. когда мы мыслим о мыслях. Ведь мысли (и это очевидно) также являются сверхчувственными нефизическими сущностями.

Поставим вопрос: существуют ли противоречивые мысли? Или более конструктивно: являются ли пустыми объемы понятий (1) «противоречивая мыль», (2) «пустое понятие»? Ответ на эти вопросы очевиден: противоречивые мысли существуют, объем понятия «пустое понятие» не пуст.

Проблемы здесь нет, так как выражения «противоречивая мысль», «пустое понятие» относятся к метаязыку, являются интенсиональными сущностями и имеют статус гносеологического существования, а элеметы объема этих понятий, т.е., к примеру, такие мысли, как «этот предмет существует и не существует, «некруглый круг», «невысокая высота», относятся к разряду экстенсиональных сущностей и, следовательно, мыслятся нами в статусе онтологического существования. В то же время эти примеры показывают, что условие непротиворечивой мыслимости понятий в актах рефлексии также является необходимым условием признания существования метафизических сущностей в этих актах.

Однако не так, очевидно, обстоит дело в случае понятия (3) «противоречиво мыслимая метафизическая сущность». Ясно, что содержание этого понятия мыслится непротиворечиво, что, как мы показали выше, не исключает существование конкретных противоречивых мыслей в качестве метафизических сущностей в акте рефлексии. Но если мы данную ситуацию рассматривали не как акт рефлексии, т.е. не как акт мышления мыслей, а как акт мышления сущностей немыслительной природы, то получается, что условие непротиворечивой мыслимости сущности детерминирует существование противоречиво мыслимых сущностей вне сферы мышления. Иными словами, получается, что непротиворечивая мыслимость понятия (3) как бы обусловливает не только существование мыслей «некруглый круг», «невысокая высота» и т.д., но некруглых кругов, невысоких высот как неких сущностей вне сферы мышления, что парадоксально.

Тем не менее опасаться этого парадокса не следует, так как просматривается простой и надежный способ его недопущения, а именно: ограничить объем понятия (3) только множеством конкретных противоречивых мыслей. При этом существование противоречивых мыслей можно рассматривать в качестве второй ипостаси квазионтологического существования метафизических сущностей, ибо признание существования этих сущностей не выводит субъекта познания за границы познания структуры его мыслительной познавательной способности, т.е. за границы гносеологического поля существования данных метафизических сущностей.

Очевидно, что описанная ситуация не выводит субъект познания во внешний по отношению к нему мир и тем самым имеет ограниченное познавательное значение. Более того, следует отметить, что признание существования метафизических сущностей в ипостаси мыслей не нуждается в дискурсивных критериях; бытие своих мыслей (как противоречивых, так и непротиворечивых) усматривается субъектом познания непосредственно.

Обезопасив условие непротиворечивой мыслимости от парадоксальности, выясним: не является ли оно не только необходимым, но и достаточным условием онтологического существования сверхчувственных нефизических сущностей, которые в отличие от математических, определяемых индуктивно или рекурсивно в искусственном языке математики, определяются в обычном языке явными словесными (родовидовыми) определениями.

Для выяснения ответа на данный вопрос проведем следующий мыслимый эксперимент. Представим себе, что все люди исчезают. Тогда несложное рассуждение приведет нас к следующему заключению, обладающему очень высокой степенью интуитивной достоверности. Очевидно, что при этом исчезнут такие непротиворечиво мыслимые сверхчувственные нефизические сущности, как истина, ложь, собственность государств и сами государства. Столь же очевидно, что при возвращении людей и образовании социума эти сущности снова возобновят свое существование. Следовательно, эти сущности имеют статус интерсубъективного существования и при существовании людей условие их мыслимой непротиворечивости, видимо, будет являться достаточным для признания их онтологического существования, так как противоречивая мыслимость, как мы установили выше, является абсолютным критерием онтологического несуществования для сущностей любой природы.

По-иному обстоит дело с такими непротиворечиво мыслимыми метафизическими сущностями, как вещь в себе, субстанция cause siu, Бог. По определению предполагается, что эти сущности существуют онтологически до возникновения людей (социума, коллективного субъекта познания) и независимо от них. Следовательно, если мы будем считать, что они исчезнут при исчезновении людей и возникнут при их возникновении, то это означает, что мы начинаем их мыслить противоречиво и, следовательно, лишаем их возможности онтологического существования. Во избежание данного противоречия мы должны допустить для них статус возможного онтологического существования. Но очевидно, что из возможности онтологического существования непротиворечивой мыслимой метафизической сущности не следует ее действительное онтологическое существование. Значит, для таких сущностей условие их мыслимой непротиворечивости не является достаточным для признания их действительного онтологического существования и об их существовании возможна лишь информация в статусе веры.

Нетрудно понять, что если условие непротиворечивой и интерсубъективной мыслимости рассматривать в качестве критерия онтологического существования метафизических сущностей, то это означает, что для таких гуманитарных дисциплин, как социология, политология, экономика, логика и, возможно, других дисциплин, мы будем иметь априорное доказательство существования их предметных областей, что несомненно повысит их познавательный статус.

Говоря о доказательстве, я хочу подчеркнуть его современную трактовку в математике. «Хотя термин «доказательство» является едва ли не самым главным в математике, – пишет В.А. Успенский, – он не имеет точного определения … и во всей его полноте принадлежит математике не более чем психологии: ведь доказательство – это просто рассуждение, убеждающее нас настолько, что с его помощью мы готовы убеждать других»^[7].

Таким образом, можно считать, что если даже в самой строгой науке, т.е. математике, доказательство не лишено признака психологической убедительности, то нельзя рассматривать наличие этого признака в философском доказательстве в качестве его существенного недостатка. Выше я уже апеллировал к интуитивной, т.е. психологической убедительности результатов мысленного эксперимента относительно интерсубъективного и объективного существования метафизических сущностей.

Теперь покажем, что принятие условия непротиворечивой мыслимости сущности в качестве необходимого условия ее онтологического существования является также психологически убедительным. Нетрудно понять, что наша уверенность в необходимости данного условия опирается на высокую степень психологической достоверности принципа корреспонденции (связи) логического и онтологического в виде следующего высказывания эквивалентности: тогда и только тогда нечто чувственно представимо непосредственно либо опосредственно, когда оно мыслится непротиворечиво. Так, например, мы знаем, что крылатые лошади не существуют в мире в ипостаси животных наряду с обычными лошадями. Но мы также знаем, что понятие «крылатая лошадь» мыслится непротиворечиво и что крылатые лошади существуют для нас как объекты чистого созерцания в смысле Канта и могут, например, рассматриваться нами как объекты евклидовой геометрии. При этом существенно то, что в данной ситуации мы имеем достаточно четкий чувственный образ крылатой лошади в виде плоской (в планиметрии) либо объемной (в стереометрии) геометрической фигуры, и, например, в планиметрии мы можем поставить задачу вычисления ее площади, а в стереометрии – задачу вычисления ее объема.

Напротив, если в описательном имени признаки соединяются противоречиво, как это имеет место в имени «некруглый круг» или «круглый квадрат», то мы обнаруживаем, что все наши попытки чувственно представить круглый квадрат в плоскости остаются безуспешными. С другой стороны, жизненный опыт нас убеждает в том, что любой чувственно воспринимаемый предмет описывается непротиворечиво.

Далее, из истории философии мы знаем, что условие чувственной воспринимаемости вещи в той или иной модификации рассматривается в качестве критерия ее онтологического существования философами самых различных мировоззренческих ориентаций. Из оснований математики мы также знаем, что такие непротиворечиво мыслимые сверхчувственные нефизические сущности, как натуральные числа, можно чувственно символизировать в виде последовательности штрихов, т.е. эти сущности можно опосредованно чувственно представлять.

Тем самым ничто не мешает нам, например, опосредованно чувственно представлять с помощью круговых диаграмм Эйлера те непротиворечиво мыслимые метафизические сущности, которые описываются в естественном разговорном языке явными (родовидовыми) определениями. При этом сам способ применения этих диаграмм получает естественное ограничение: с их помощью можно опосредованно чувственно изображать только непротиворечиво мыслимые объекты, т.е. объекты, которые актуально существуют, либо объекты, возможность существования которых не исключается. Таким образом, проведенный анализ показывает, что принятие условия непротиворечивой мыслимости в качестве необходимого условия онтологического существования метафизических сущностей является достаточно убедительным и с психологической точки зрения.

В итоге мы можем сформулировать следующий окончательный критерий онтологического существования метафизических сущностей: метафизическая сущность существует онтологически, если и только если она мыслится интерсубъективно и непротиворечиво.

В данном критерии некоторого пояснения требует понятие непротиворечивости. Оно предполагает, что вводимые в теорию метафизические сущности должны не только сами мыслиться непротиворечиво, но и взятые в сочетании с другими сущностями и принципами теории не должны порождать в ней противоречий.

Проведенный анализ позволяет нам теперь, с одной стороны, установить преемственность с метафизическими исследованиями Канта, а с другой стороны, сделать шаг вперед. Как нетрудно видеть, эта преемственность заключается в совпадении результатов данного исследования с выводами Канта о невозможности положительной теоретической метафизики в статусе науки (знания) об онтологическом существовании объективно мыслимых (объективных) метафизических сущностей (Бог, вещь в себе и др.).

Соответственно отличие результатов такого исследования от выводов Канта заключается в обосновании тезиса о возможности положительной теоретической метафизики об онтологическом существовании интерсубъективно мыслимых (интерсубъективных) метафизических сущностей, входящих в предметные области логики, экономики, политологии, социологии (истина, ложь, отношения собственности, государство)^[8].

В этой связи, на мой взгляд, имеет большое познавательное значение интерпретация в свете развиваемых в данной статье метафизических представлений результата А.Тарского о формальной корректности классического понимания истины при соблюдении известных семантических ограничений^[9]. Обычно этот результат интерпретируют как выдающееся достижение в современной логической семантике, показавшее возможность построения формальных семантик для логических систем. И это так. Но в свете развиваемых в данной статье метафизических представлений нетрудно увидеть и другое. А.Тарский показал, что интерсубъективно мыслимые метафизические сущности – истина и ложь – имеют в классической логике статус онтологического существования, так как при определенных ограничениях, накладываемых на метаязык, эти сущности мыслятся в семантике классической логики непротиворечиво. Тем самым в философском плане логико-семанический результат А.Тарского можно рассматривать в качестве надежного основания для построения научной положительной теоретической метафизики классической концепции истины и лжи, которая ставит классическую логику на твердый онтологический фундамент и, следовательно, полностью обеспечивает ей статус строгой науки.

Нетрудно видеть, что в данном случае преодолеваются все три аргумента Канта против возможности положительной теоретической метафизики в статусе науки (знания): 1) о пустоте понятий метафизики сверхчувственного для познания; 2) о невозможности ее непротиворечивого изложения; 3) об отсутствии в ней эффективной и общезначимой процедуры для обоснования необходимой истинности ее синтетических суждений существования. Так, обоснование необходимой истинности синтетического суждения «истина онтологически существует» достигается в положительной теоретической метафизике истины в результате выполнения следующих вполне эффективных и общезначимых шагов:

1)       в мысленном эксперименте устанавливается, что метафизическая сущность «истина» существует

интерсубъективно;

2)       ссылаясь на результат А.Тарского о формальной корректности (непротиворечивости) понятия «истина», устанавливаем онтологический статус ее существования.

Описанная ситуация с метафизической сущностью «истина» показательна в том плане, что она показывает путь повышения познавательного статуса других гуманитарных дисциплин, в частности экономики, социологии и политологии, посредством философского доказательства непротиворечивой мыслимости метафизических сущностей, входящих в предметные области этих дисциплин. Разумеется, само доказательство их непротиворечивости может быть самой различной сложности, определяемой неявно принятыми стандартами строгости рассуждений в каждой отдельной такой науке. Однако в любом случае существование таких сущностей не должно просто постулироваться или приниматься как само собой разумеющееся, а в определенном смысле должно доказываться.

В связи с этим отметим, что игнорирование данного обстоятельства чревато пагубными последствиями не только в теоретическом, но и в практическом плане. Так, нынешнее поколение мирового сообщества еще хорошо помнит о безуспешной попытке построения коммунизма в СССР на основе теории коммунизма, которая была возведена ее сторонниками в ранг философской науки о неизбежной победе коммунизма во всемирном масштабе. При этом под коммунизмом в данной теории понималось такое состояние общества, когда в нем благодаря полному обобществлению средств производства достигается максимальная эффективность общественного труда и в принципе положительно решаются все социально-значимые проблемы человечества.

Оценим ретроспективно данную ситуацию с позиций экзистологии и метафизики. Очевидно, что прежде чем объявить теорию построения коммунизма теорией научного коммунизма, следовало бы ее теоретикам сначала обосновать непустоту предметной области данной теории, т.е. ответить на вопрос о статусе существования коммунизма как определенной сверхчувственной нефизической сущности. Выше мы показали, что условие непротиворечивой мыслимости объекта является необходимым условием его онтологического существования. Как известно, на вопрос: «Можно ли построить вечный двигатель?» – существует однозначный ответ: «Нельзя, потому что под вечным двигателем понимается двигатель, который работает бесконечно долго без притока внешней энергии, а это противоречит второму принципу термодинамики». Интересно то, что на вопрос: «Можно ли построить коммунизм?» – напрашивается аналогичный ответ: «Нельзя, потому что полное обобществление средств производства в обществе несовместимо с достижением в нем максимально эффективного труда в силу психологического принципа обратной связи между степенью обобществления средств производства и заинтересованностью отдельного работника в конечных результатах его труда».

В связи с этим думается, что если бы проблемы экзистологии и метафизики (в традиционном понимании) актуализировались бы в философии XIX столетия, то вполне вероятно, что российские политологи конца XIX и начала XX столетия не ввергли бы Россию в коммунистический эксперимент со всеми его тупиковыми последствиями, а направили бы ее развитие по пути поступательных цивилизационных преобразований, ведущих к реальному повышению уровня и качества жизни ее граждан.

[1] См.: Кант И. Критика чистого разума // Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3; Кант И. Пролегомены… // Там же. 1965. Т. 4(1).

[2] Кант И. Единственно возможное основание для доказательства бятия бога // Там же. 1963. Т. 1. С. 402.

[3] Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Аналитическая философия: становление и развитие. Антология / Общ. ред. и сост. А.Ф.Грязнова. М., 1998. С. 82-83.

[4] Куайн У.О. Вещи и их место в теории // Там же. С. 328.

[5] См.: Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 357.

[6] Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. М., 1975. С. 206207, 259-260.

[7] Успенский В.А. Теорема Гёделя о неполноте. М., 1982. С. 9.

[8] Важно иметь в виду, что перечень этих сущностей и  соответствующих им гуманитарных дисциплин не является завершенным.

[9] См.: Tarski A. Der Wahrheitsbegriff in den formalisierten Sprachen // Studia Philosophica. 1935. №1; Он же. Семантическая концепция истины и основания семантики // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 90-129. Девидсон Д. Метод истины в метафизике // Там же. С. 343-359.