Кудрин Б.И. Априоризм как методология познания техногенного

Рассматривая философию Канта как радикальную ревизию метафизики и ее новое обоснование, акад. Ойзерман рассеивает недоумение, которое может возникнуть, когда в «Критике чистого разума» формулируется три вопроса, правда, в конце: 1. Что я могу знать? 2. Что я должен делать? 3. На что я могу надеяться? [4, с. 661]. Это недоумение рассеивается «лишь осознанием того, что вопросы, о которых идет речь, обретают свой глубочайший смысл лишь после изложения последней части «Трансцендентального учения о началах» … которая непосредственно призвана решить главный, по убеждению Канта, вопрос: как возможна метафизика как наука?» [11, с. 207]. Другими словами, Кант пытался выяснить, в какой степени познавательная деятельность человека может быть независимой не только от наличного, всегда ограниченного опыта, но и от возможного, потенциально неограниченного.

Всеобщность и всепроникаемость технического, породившего постиндустриализацию, информатизацию, глобализацию, ставит, в свою очередь, вопросы: Чем стало бытие? Куда эволюционирует техническое? Кто есть Ноmo technicus? Ответы, на мой взгляд, должны основываться на онтологии, артикулируемой как метафизика в плоскости трансцендентализма. Ойзерман обращает внимание, кстати, на отсутствие в таблице категорий Канта понятия бытия. Имеющиеся (реальность, существование) «не заменяют исторически сложившегося метафизического понятия бытия хотя бы уже потому, что относятся, как постоянно подчеркивает Кант, не к «вещам в себе», а к явлениям» [11, с. 209].

Отметив ограниченность традиционных подходов философии техники [13; 8], опирающихся на изучение отдельных материальных артефактов, обратимся к онтологии и гносеологии технетики [2; 14] как междисциплинарной науки о технической реальности; как обобщающему определению (дефиниция, термин, понятие), замещающему и включающему в себя как единое целое документально определяемые: создаваемую и эксплуатируемую технику, разрабатываемую и применяемую технологию, получаемые и используемые материалы, производимые и потребляемые продукты, возникающие и перерабатываемые отходы (техническая экология); как науки о сообществах технетического — техноценозах, на структуру построения и существования которых накладываются гиперболические Н-ограничения; как науки о законах и закономерностях техноэволюции, прежде всего — о законе информационного отбора.

Несомненно существование необратимого вектора развития технетического, информационного, социального. Но куда направлен этот вектор? И здесь интересен подход Канта в его статье «Вопрос о том, стареет ли Земля с физической точки зрения» (1754), где он начинает: «Слушая жалобы пожилых людей, мы узнаем, что природа заметно стареет и что слышен звук шагов, которыми она приближается к своему упадку… Силы природы истощены, ее красота и правильность убывают» [6, с. 48] и заканчивает [6, с. 66]: «…на поставленный вопрос о старении Земли я не дал окончательного ответа, какого потребовал бы предприимчивый дух смелого исследователя природы, а подошел к нему осмотрительно, как это подсказывало мне существо самого предмета. Я пытался правильнее определить то понятие, которое необходимо себе составить об этом изменении».

Будем следовать этому и определим понятия, характеризующие сущностные изменения, происшедшие в техногенном мире. И здесь я говорю, во-первых, о всеобщности технической реальности, о преобразовании биосферы в техносферу. Следует исходить из факта, что сегодня уже в любом природном земном (мертвом и живом) могут быть обнаружены следы техногенного воздействия (а сам земной шарик, в результате человеческой деятельности, стал вращаться быстрее на малые, но измеримые доли секунды — факт не предполагавшийся Кантом). Земля — планета и природный невозобновляемый объект, понимаемый и более узко — как место совместного нахождения людей, «естественной» флоры и фауны; техногенного мертвого, живого, технетического или, в еще более узком смысле, земля как почва 0,5—2,0 м, сознательно превращаемая в поля, пастбища, в урбанизированную территорию, а преимущественно «бессознательно» — заливаемая кислотными дождями и подвергаемая прочим проектируемым и непроектируемым антропогенным воздействиям. Поэтому сами «природные» образования стали технической реальностью. Следует считаться и с фактом, что технический (технетический) мир по количеству видов (разнообразию) уже обогнал мир живого (обгонит и по «сложности»). И это объяснимо.

Кант под природой (в эмпирическом смысле) подразумевал «связь существования явлений по необходимым правилам, т. е. по законам. Следовательно, существуют определенные законы, и притом a priori, которые впервые делают природу возможной; эмпирические законы могут существовать и быть открыты только при помощи опыта и именно в согласии с теми первоначальными законами, лишь благо-даря которым становится возможным сам опыт» [5, с. 169].

Априори полагая наличие наиболее общих законов бытия, естественно было предположить содержательные аналогии биологической и технической эволюции и прямо опереться на них при формулировании законов техногенеза [2; 14]. Здесь уместно сослаться на Канта: «Взятые вместе, аналогии гласят: все явления заключаются и должны заключаться в единой природе, так как без этого априорного единства не было бы возможно никакое единство опыта, стало быть, и никакое определение предметов в нем».

Ход цивилизации стремится расчленить это априорное единство, загнав бытие в рамки законов, предписаний, стандартов, норм и правил. Как известно, государственные образовательные стандарты вузовской подготовки дипломированных технических специалистов включают дисциплины: общие гуманитарные и социальноэкономические, общие математические и естественнонаучные, общепрофессиональные, наконец, дисциплины специальности и специализации. Технетика относится к техническим наукам, и источником нового знания в ней являются технический материальный мир и мир информационный, но не общественные отношения (открытия в области общественных наук, как известно, неохраноспособны, потому что в этой области так называемые законы — не совсем законы). Технетика как бы исключает человека из рассмотрения: если завод построен и работает, то структура установленного оборудования находится в пределах, задаваемых параметрами гиперболического Н-распределения. Но что такое завод, город как сообщество всего и вся [9]? И если я могу знать необходимое для взаимодействия (управления) с отдельным изделием как артефактом (часы, электрический чайник, автомобиль), то познаваемо ли стадо машин как единое целое, элементы (особи) которого мчатся куда-то, сталкиваются лоб в лоб, нежатся в элитных гаражах или ночуют как бомжи, умирая миллионами…

Делая шаг от отдельной вещи и явления, как бы абстрактно их ни представлял Кант, к сообществам, следует констатировать, что между изделием и техноценозом существует принципиальное отличие. Оно основывается на том, что изделие создается, в пределе, по классическим законам физики (механики, электротехники, термодинамики и др.), опирающимся на фундаментальные представления, но для этого уровня организации материального мира. Важны трансцендентные стороны техноценоза, именно и отличающие его как онтологический и гносеологический объект. Ни завод, ни город мы не можем для изучения «взять весь, во всех его аспектах», потому, прежде всего, что не можем перечислить все элементы, образующие завод (не говоря уже о связях). Речь идет не столько о практической невозможности сделать это, сколько об априорно теоретической, учитывая время на идентификацию каждого элементарного объекта и на информационное его описание.

Мы говорим о различии фундаментальных оснований, которые с неизбежностью должны проявляться в принципиальном различии технических объектов — изделия и техноценоза. Единичные техника, здания, сооружения и их сообщества (завод, город) есть разное и по сущности (метафизичность объекта), и по способу познания (аспект гносеологический).

Первое принципиальное отличие изделия от техноценоза заключается уже в определении технического ценоза: это сообщество, образованное практически бесконечным (практически счетным) множеством слабо связанных и слабо взаимодействующих изделий, для целей познания выделяемых как единое целое. Из определения вытекают три следствия.

1. Выбор изделия в процессе проектирования техноценоза и его построения (строительства), заказ изделия, его размещение, эксплуатация, замена и уничтожение (утилизация) неформализуемы (не в смысле инженерных расчетов, а в смысле выбора вида-модели, завода-изготовителя, дизайна), во многом случайны; изделие и его составляющие — рассчитываются по жестким, причинно обусловленным формулами первой классической научной картины мира.

2. Любой ценоз индивидуален, изделия-особи одного вида не различимы в пределах паспортных характеристик (нормального, гауссового в пределе, распределения).

3. Для техноценоза принципиально не может существовать документация, которая ему адекватна сейчас и, подобно техническому паспорту (комплекту документации) на изделие, исчерпывает построенное и эксплуатируемое.

Наконец, третье отличие, не столько принципиальное, сколько имеющее значение для практической деятельности. Время жизни ценоза бесконечно велико относительно времени (продолжительности) выпуска промышленностью изделия как вида и времени его эксплуатации как особи. Ценоз — место, где пересекаются, перекрещиваются, сталкиваются свойства изделия (и как вида, и как особи) и ценоза. У ценоза появляются новые свойства, не присущие ни одному из изделий, его образующих.

Применительно к техноценозам, например, проблема парковки в городе может обсуждаться и решаться как нечто идеальное, что может и должно материализоваться в действиях, но предварительно должно быть зафиксировано документом. При определенных полномочиях такой документ может стать обязательным — законом, например, при юридическом истолковании. Такое априорное решение становится апостериорным в момент начала его реализации, порождая специфику и индивидуализацию. Они, в свою очередь, статистически формируют новую идею, опирающуюся на некоторые мыслительные процессы, определяемые факторами, далекими от самого предмета обсуждения.

По Канту, достоверное знание может быть только синтезом чувственности и рассудка. Без чувственности ни один предмет не был бы нам дан, а без рассудка ни один предмет не был бы мыслим.

Появление достаточного большого количества новых терминов, каждый из которых востребован, ставит вопрос о философском основании технетики, что нельзя сделать, не используя способность теоретического разума организовать абстрактную деятельность в систему научного знания, реализуя основную, по Канту, задачу разума — достичь безусловного единства человеческого опыта (здесь, конечно, полезна монография С.В. Корнилова «Кант и философские основания биологии» [7]. Ведь ощущения сами по себе, без понятий рассудка, слепы, а понятия рассудка сами по себе, без ощущений, пусты. Поэтому исследование условий возможности достоверного, научного знания предполагает исследование условий, при которых возможен синтез чувственности и рассудка. Единство же многообразия, ключевого понятия при изучении структуры ценозов и выявления Н-соотношения между единичным и массовым никогда не может быть, согласно Канту, воспринято нами через чувства.

Так как Канта интересуют прежде всего и главным образом условия возможности априорных, а не опытных суждений, то им создается учение о «трансцендентальном», обусловливающем возможность априорных знаний о предметах. И далее «… трансцендентальным (т. е. касающимся возможности или применения априорного познания) следует называть не всякое априорное знание, а только то, благодаря которому мы узнаем, что те или иные представления (созерцания или понятия) применяются и могут существовать исключительно a priori, а также как это возможно» [5, с. 73]. … «различие между трансцендентальным и эмпирическим причастно только к критике знаний и не касается отношения их к их предмету». Этот — трансцендентальный — согласно терминологии Канта, вопрос должен быть поставлен в отношении всех видов знания: математического, естественнонаучного и философского (гносеология техноценозов требует использования этих и других специальных знаний). Но, подразумевая возможность рассматривать город, предприятие как некоторое сообщество в опыте не выделяемое, однозначно не формализуемое, могут ли быть обоснованы суждения метафизики как априорные синтетические и на каком именно основании опирается мыслимый в них априорный синтез. При этом, по Канту, опорой синтеза может быть либо чувственность, либо рассудок, либо разум.

«Рассудок и есть, по Канту, подлинный «законодатель природы»… Однако он порождает не природу как таковую, а лишь форму знания о природе — поскольку это знание всеобщее и необходимое. Содержание же знания есть результат действия на нас «вещей в себе», сущность которых будто бы навсегда остается недоступной нашему познанию» [1, с. 50]. Не познав и не разобравшись в последствиях уже наличного технического, человечество создает новые виды техники, технологий, материалов, конечной продукции и отходов, которые порождают больше сущностей, чем возможно познать. Трансцендентность в технетике, как энтропия в физике, — увеличивается.

При помощи разума, учит Кант, сознание наше осуществляет заложенное в нем стремление к безусловному единству всего нашего знания. «Уже рассудок раскрывается как функция, преимущественно осуществляющая задачи синтеза, объединения данных опыта. Но в мире явлений это объединение никогда не может завершиться… Но как бы далеко ни был продолжен … ряд причин и действий, он никогда не может быть завершен, до тех пор пока мы не покидаем границ опыта. Всякое объединение, всякий синтез, совершаемый в пределах опыта, необходимо остается фрагментарным, частичным, не достигает безусловной завершенности целого. И все же потребность в доведении синтеза опытного познания до безусловной законченности неискоренимо заложена в сознании. Этой потребности и отвечают, по Канту, «идеи» разума» [1, с. 53]. «Чистый разум» берет на свою долю задачу достижения абсолютной целостности в применении понятий рассудка и стремится довести синтетическое единство, мыслимое в категориях, до абсолютно безусловного.

Пытаясь довести синтез технической реальности до безусловной законченности, следует признать, что объективно существующий материальный мир для удобства априорного осмысления может быть представлен равноправным рядом реальностей: физической (физико-химический, «мертвый» мир), биологической (живое, органический мир), технической (технетической), информационной (информационное пространство — содержательная, идеальная сторона информации, материализующаяся в документе), социальной. Эволюция каждой реальности определяется отбором, действующим (имеющим место быть) в ценозе, специфичным для каждой из реальностей (специфика связана с изменением применения информации), но имеющим и общность, заключающуюся в единых количественных ограничениях на структуру. Техническая реальность породила человека, ставшего мутационно способным: а) осознать возможность орудий, изготовлявшихся им как животным; б) абстрагируясь, вычленить «идею» изделия и передать «образ» соплеменнику (начало информационной реальности); в) заставить работать на себя (биологическое человека, осознанное техническое и сохраняемое информационное привели к социальному). Эта способность отражает возможность мозга лишь у человека представлять «образ» в терминах Н-распределения.

Техническая реальность в материальном проявлении (и в идеальном — информационном отражении) объективно бесконечна в пространстве и во времени, в формах актуализации, в феноменах, дающих «тень» сущего и постигаемых в чувственном опыте. Создание категориального аппарата познания технического бесконечного предполагает его классификацию, вначале — дифференциацию.

Техническое единичное принципиально разделяемо на техническое мертвое, техническое живое и технетическое (технико-техническое и/или технико-технологическое), которое локально противодействует росту энтропии и образует собственно технический ценоз (организация, город). Дефиниции технического единичного; реальные определения, не сводимые и не вытекающие одно из другого; понятия, содержание и форма которых не пересекаются, есть техника, технология, материалы, продукция, отходы. Но единичное как предмет — особь создается и оценивается как вид, т. е. в высшей степени абстрактно. Действительно, по Канту: «Что же касается предметов, которые мыслятся только разумом, и притом необходимо, но которые (по крайней мере так, как их мыслит разум) вовсе не могут быть даны в опыте, то попытки мыслить их (ведь должны же они быть мыслимы) дадут нам затем превосходный критерий того, чтó мы считаем измененным методом мышления, а именно что мы a priori познаем о вещах лишь то, чтó вложено в них нами самими.

Эта попытка удается по нашему желанию и обещает метафизике верный путь науки в ее первой части, т. е. там, где метафизика занимается априорными понятиями, сообразно с которыми могут быть даны предметы в опыте. «… Нетрудно объяснить возможность априорного познания и, что важнее, дать удовлетворительное доказательство законов, a priori лежащих в основе природы как совокупности предметов опыта» [5, с. 19]. Мы распространяем этот подход на ценологические образования, не подлежащие опыту как таковому.

Если выстроить ряд: единичное техническое, созерцаемое как особь и классифицируемое как вид; единичный техноценоз, структурируемый для проверки априорного суждения; техносфера (ноосфера) как сообщество вложенных техноценозов, то здесь используема лишь «… та часть общей логики, которая составляет учение о чистом разуме, «и она» должна быть совершенно обособлена от прикладной логики …. Только первая часть есть настоящая наука … Она есть доказательная наука, и все для нее должно быть достоверным совершенно a priori» [5, с. 72]; «… логика, которая содержала бы только правила о том, как чисто мыслить предмет, должна была бы исключать все знания с эмпирическим содержанием; она должна была бы также исследовать происхождение наших знаний о предметах, если только оно не может быть приписано предметам» [5, с. 73]. Здесь можно согласиться с категорическим утверждением Г. Когена (1902): «Только само мышление может породить то, что может быть обозначено как бытие» [11, с. 210]: введение ценологических представлений породило ценоз как объект бытия (в ХIХ веке в биологии, в 70-е годы ХХ века — в технетике).

Если рассматривать дефиниции технетики как категорию, то, по Канту: «Многообразное, содержащееся в созерцании, которое я называю моим, представляется посредством синтеза рассудка как принадлежащее к необходимому единству самосознания, и это происходит благодаря категории. Следовательно, категория показывает, что эмпирическое сознание многообразного, данного в едином созерцании, точно также подчинено чистому самосознанию a priori, как эмпирическое созерцание подчинено чистому чувственному созерцанию, которое также существует a priori» [5, с. 106]. Если рассматривать наши дефиниции (определения) математически как нечеткое множество, то появляется возможность их формализации. Во всяком случае, каждая из пяти дефиниций объективно отражает существенную сторону технического бытия.

Кант выделяет параграф, где говорит, что категория не имеет никакого иного применения для познания вещей, кроме применения к предмету опыта. Мыслить себе предмет и познавать предмет не есть, следовательно, одно и то же. Для познания необходимо иметь, во-первых, понятие, посредством которого вообще мыслится предмет (категория), и, во-вторых, созерцание, посредством которого предмет дается. Категории посредством созерцания доставляют нам знание о вещах только через их возможное применение к эмпирическому созерцанию, т. е. служат только для возможности эмпирического знания, которое называется опытом. Следовательно, категории применяются для познания вещей, лишь поскольку эти вещи рассматриваются как предметы возможного опыта. «… Чистые рассудочные понятия суть лишь формы мысли, посредством которых еще не познается никакой определенный предмет. Синтез, или связывание, многообразного в них относится, как сказано, только к единству апперцепции и тем самым составляет основание возможности априорного знания, поскольку оно опирается на рассудок; следовательно, этот синтез не только трансцендентальный, но и чисто интеллектуальный» [5, с. 108,109]. Отрицая возможность эмпирического созерцания техноценоза, следует признать, что техноценоз есть Форма мысли, связывающая непознаваемое с попыткой понять, что есть техническое сущее, объединившееся, чтобы диктовать вектор цивилизации.

В чистых априорных суждениях, как показывает Кант, — «разложение на простые действия рассудка и чувственности должно производиться с помощью трансцендентальной рефлексии, посредством которой … всякому представлению указывается его место в соответствующей ему познавательной способности, а стало быть, определяется и влияние познавательной способности на представление» [5, с. 216]. И далее: «…мы будем заниматься здесь исключительно трансцендентальной видимостью, влияющей на основоположения, применение которых вовсе не рассчитано на сферу опыта …трансцендентальная видимость вопреки всем предостережениям критики совсем уводит нас за пределы эмпирического применения категорий и обольщает призрачными надеждами на расширение чистого рассудка». Не согласимся с «призрачностью». Целесообразность «обольщения» трансцендентной видимостью определяется возможностью априорного описания той части техноценоза, которая модельно рассудочно формализуется, объединяясь с компьютерами, чтобы документально воздействовать на техноэволюцию.

Делая заключительное примечание к антиномии чистого разума в целом, Кант пишет: «Но как только мы полагаем безусловное (о ко-тором, собственно, идет речь) в то, что мы находимся целиком вне чувственно воспринимаемого мира, стало быть, вне всякого возможного опыта, идеи становятся трансцендентными: они не просто служат для завершения эмпирического применения разума (которые всегда остаются неосуществимой идеей, хотя мы должны следовать ей), а совершенно обособляются от него и сами себе создают предметы, материал которых не заимствован из опыта и объективная реальность которых основывается не на завершении эмпирического ряда, а на чистых априорных понятиях. Подобные трансцендентные идеи имеют чисто умопостигаемый предмет, и допускать его как совершенно неизвестный трансцендентальный объект, конечно, позволительно; но для того, чтобы мыслить его как вещь, определимую ее отличительными и внутренними предикатами, мы не имеем никаких оснований его возможности (так как он не зависит ни от каких эмпирических понятий) и никакого оправдания для такого допущения; поэтому такой предмет есть лишь пустое порождение мысли. … Так как мы познаем случайное только в опыте — здесь же речь идет о вещах, которые вовсе не должны быть предметом опыта, — то нам приходится выводить свое знание о них из того, что необходимо само по себе, — из чистых понятий о вещах вообще. Вот почему первый шаг, сделанный нами за пределы чувственно воспринимаемого мира, заставляет нас начинать свои новые знания с исследования абсолютно необходимой сущности и из ее понятий выводить понятия о всех вещах, поскольку они чисто умопостигаемые» [5, с. 344, 345].

Зафиксировав в трансцендентальной апперцепции проблему существования, или языком Канта: «должно определиться существование и общение, а если они определились, то определились вместе. Это и есть формулировка того, что Кант называет трансцендентальными основоположениями» [10, с. 233] и помня, что «… кроме априорного мышления существуют и априорные чувственные созерцания — пространство и время» [10, с. 214], сформулируем фундаментальные постулаты бытия в динамике их гносеологии.

Первая, физическая (механическая), картина мира Ньютона ввела идеальное понятие точки и оперировала с этим понятием, давая однозначные решения, обязательные в механике, электротехнике, вообще в любых технических науках. Аксиоматичность характеризует и сегодня в основном принципы (основы) технического образования. Механические часы виделись не только вчера как образ идеального общества (и производства): все рассчитываемо, регламентируемо, определяемо. Убеждение в однозначности ответов при одних исходных данных стало основой не только технического мышления, но и гуманитарного.

Вторая картина мира Эйнштейна-Бора ввела вероятностные представления в описание физического, а затем и биологического, технического (технетического), информационного и социального миров. Но при этом всегда предполагалось, что действуют центральная предельная теорема и закон больших чисел. Следовательно, можно было оперировать математическим ожиданием события и хотя и вероятностной, но конечной ошибкой. В технических науках, да и у большинства просто грамотных людей вообще, появление вероятностных представлений не изменило мышления. Точнее, в представлениях людей мир, особенно технический, оставался численно представимым: все можно подсчитать и измерить с допустимой ошибкой.

Теперь же я говорю о третьей картине мира, основанной на принципах глобального эволюционизма, которая, по В.С. Степину, отличается «резким усилением междисциплинарного синтеза знаний, повышением удельного веса междисциплинарных исследований. Этот этап характеризуется уменьшением уровня автономности специальных научных картин мира и восстановлением общенаучной картины мира как единого системного образа…» [12]. Новая парадигма вводит технический мир в общую единую картину мира, в единую теорию глобального эволюционизма. Гносеологически третья картина мира характеризуется переходом к изучению этого мира, опираясь на целостные образования — ценозы различной природы. Математически же подтверждается, что мир описывается моделями Н-распределения.

Для техноценозов не действуют или действуют в деформированном виде предельные теоремы теории вероятностей: центральная пре-дельная теорема и закон больших чисел. Прогнозировать, используя математический аппарат, возможно, лишь руководствуясь кривой в целом, тенденцией поведения саранчевых (модного, массового) и ноевых (единичного, уникального) каст и движением всего множества особей (видов) относительно особой пойнтер-точки Н-распределения, которая «мистически» объединяет непрерывную и дискретную стороны поведения техноценоза, навевая аналогии с корпускулярно-волновыми свойствами мира Луи де Бройля (1924). Осознание новой картины мира это есть осознание, что такое ценоз вообще (как уровень иерархии, ступень классификации, осуществляемая Природой) и технический ценоз в частности. Существенно не столько то, что картины мира есть «субъективная необходимость соединения наших понятий в пользу рассудка» [5, с. 217], сколько гносеологический вектор в сторону трансцендентности.

Таким образом, в отличие от кантовского времени, нынешнее бытие есть бытие техническое (технетическое). В горизонте жизненного мира техническая реальность уже воспринимается как реальное сущее, новое физическое бытие. Окружающая человека среда обитания есть превращенная природа, техносфера наложилась на биосферу и трансформировала ее (это не означает отмены или замены термина «биосфера»). Техническое объективно «выросло» на физическом мертвом и органическом живом, как когда-то биологическое «произросло» из физико-химического. Сейчас создаваемая Природой «естественная» среда есть природная среда лишь «по соглашению», потому что во всех случаях, в любой точке Земли, в границах биосферы (где они? Во всяком случае, границы техносферы пространственно шире) могут быть обнаружены следы антропогенного воздействия.

По Канту, «понятиями мир не задан, хотя он описывается именно в этих понятиях — мир описывается понятиями, являющимися терминами физического закона, задающего взаимосвязь явлений. Вместе с тем, понятие в полной определенности, или в полном описании, не задает того, о чем оно говорит. Тогда — и это, с точки зрения Канта, самое главное — мы лишаемся возможности соотносить понятия с опытом. А это абсолютное требование для Канта» [10, с. 210], отрицаемое для того свойства техноценоза, которое Н-структурируется. «Форма есть возможность связи или возможность структуры… На теоретическом языке форма мира есть возможность той или иной структуры» [10, с. 85]. Задав техногенный мир технетическими понятиями и введя как форму ценологические представления, получаем возможность задействовать построения, связанные с уверенностью в самоорганизации и фрактальности материи.

В заключение хотелось бы определиться, почему и как следует использовать термины технетика, техническое применительно к человеку и почему как нечто единое рассматриваются документально определенные техника, технология, материалы, продукция, отходы, обозначая это как целостность и считая каждое из понятий несовместимым и несоподчиненным. Разумные технические достижения огромны, но не больше ли техническое (антропогенное), возникающее без участия, обращающееся вне или по злой воле человека. Люди в создании окружающего «под себя», в решении индивидуальных эгоистических целей в массе, с позиций Абсолютного Императива, безумны. Случайно или намеренно, даже и не злодеи, они в гораздо больших масштабах порождают техногенное или не предусмотренное (это одно из свойств техноценоза). И Чернобыль далеко не единственный пример. Эта сторона создания технического (технетического) вроде как выпала из поля зрения, из рассмотрения. Бытие, описываемое второй и третьей картинами мира, не мыслится без случайности. По Канту, «случайное, как признак, противоречит необходимости, необходимое же есть признак бога…» [6, с. 504]. Случайность техноэволюции имеет необратимый вектор. И что же это за вектор? И что это за техноценоз, который не имеет четких и очевидных границ (конвенционность выделения), физически он вообще не может быть выделен ни в пространстве, ни во времени. Речь идет лишь об умозрительном постижении. Таким образом, выделение техноценоза для особи-человека есть акт воображения. И здесь мы, по Канту, «уже заранее устанавливаем идею науки о чистом рассудке и основанных на разуме знаниях…».

 

Список литературы

1. Асмус Б.Ф. Иммануил Кант. М.: Наука, 1973.

2. Глобалистика: Энциклопедия // Под ред. И.И. Мазура, А.Н. Чумакова; ЦНПП «Диалог». М.: Радуга, 2003.

3. Гулыга А. Кант. М.: Молодая гвардия, 1977.

4. Кант И. Сочинения. М., 1964. Т. 3.

5. Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994.

6. Кант И. Метафизические начала естествознания. М.: Мысль, 1999.

7. Корнилов С.В. Кант и философские основания биологии. Калининград, 1997.

8. Кудрин Б.И. Античность. Символизм. Технетика. М.: Электрика, 1995.

9. Кудрин Б.И. Трансцендентальность и трансцендентность техноценозов: Материалы VIII Междунар. Кантовских чтений, посвященных 275-летию Иммануила Канта (21—24 сент. 1999 г., г. Светлогорск). Калининград, 1999. С. 58—60.

10. Мамардашвили М. Кантианские вариации. М.: Аграф, 2000.

11. Ойзерман Т.И. Философия как история философии. СПб.: Алетейя, 1999.

12. Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2001.

13. Трансцендентность и трансцендентальность техноценозов и практика Н-моделирования (будущее инженерии): Материалы V Междунар. науч. конф. по философии техники и технетике (Калининград, 26—28 января 2000 г.). Вып. 12: Ценологические исследования. М.: Центр системных исследований, 2000.

14. Философские основания технетики. I. Православие и современная техническая реальность. II. Онтология технической реальности и понятийное сопровождение ценологического мировоззрения. III. Математический аппарат структурного описания ценозов и гиперболические Н-ограничения: Матер. VI Междунар. науч. конф. по философии техники и технетике (Москва, 24—26 января 2001 г.). Вып. 19: Ценологические исследования. М.: Центр системных исследований, 2001.

 

Данная статья впервые была опубликована в сборнике «Кант между Западом и Востоком» (2005) :

Кудрин Б.И. Априоризм как методология познания техногенного// Кант между Западом и Востоком. К 200-летию со дня смерти и 280-летию со дня рождения Иммануила Канта: Труды международного семинара и международной конференции: В 2 ч./ Под ред. В.Н. Брюшинкина. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2005. Ч.I. C. 263- 283.