Герфрид Хорст. Ханна Арендт и Кенигсберг

Герфрид Хорст

В книгах издательства «Пипер», в котором выходили немецкоязычные переводы работ Ханны Арендт, о её жизни сказано так:

Ханна Арендт, родилась 14 октября 1906 года в Ганновере, умерла 4 декабря 1975 года в Нью-Йорке, изучала философию, теологию и греческий язык, в том числе у Хайдеггера, Бультманна и Ясперса, под руководством которого она в 1928 году получила учёную степень.

Кёнигсберг в этих коротких описаниях даже не упоминается. Действительно, Ханна Арендт родилась не в Кёнигсберге, а в пригороде Ганновера. Но из Кёнигсберга родом были её родители Пауль и Марта Арендт. Когда маленькой Ханне только-только исполнилось три года, родители вынуждены были вернуться в Кёнигсберг. Они поселились в районе Хуфен, на улице Тиргартенштрассе, 6 (сегодня ул. Зоологическая). Отец Пауля, любимый дедушка Ханны Макс Арендт жил совсем неподалёку, на Гольтц-Аллее (ныне улица Гостиная).

В марте 1913 года Макс Арендт умер. Позднее овдовевшая Марта Арендт вышла замуж за торговца Мартина Беервальда. Он был сыном эмигранта из России, родился и вырос в Кёнигсберге. Марта и её дочь Ханна перебрались в дом отчима на улице Бузольт-Штрассе 6 (ныне улица Ермака)¹, буквально в двух кварталах от Тиргартен-Штрассе. В районе Хуфен жили состоятельные кёнигсбержцы. Именно там – между Тиргартен-Штрассе, Гольтц-Аллее и Бузольт-Штрассе росла маленькая Ханна.

В августе 1914 года, когда началась первая мировая война, Марта Арендт вместе с дочерью бежала к своей младшей сестре в Берлин. Там они провели десять недель. В берлинском районе Шарлоттенбург Ханна пошла в школу для девочек. Семья и друзья её баловали, однако мать писала: «Всё равно в ней живёт огромная тоска по нашему дому»². Биограф Ханны Арендт, писательница Элизабет Юнг-Брюль, писала также:

Марта Арендт неоднократно замечала, что незадолго до начала поездки или перед каникулами, её дочь заболевала, за исключением тех каникул, которые они проводили вместе на Балтийском побережье Восточной Пруссии, «которые она предпочитала любым поездкам».³

Следовательно, в детстве Ханна Арендт вела себя, как многие другие кёнигсбержцы: она не хотела отсюда уезжать. Её самым любимым маршрутом были краткие выезды на побережье Балтийского моря. У дедушки Арендт был летний домик неподалёку от Кранца (ныне Зеленоградск), бабушка Коон, мать Марты, жила в Нойкурене (сегодня Пионерский), и семьи охотно проводили там лето.⁴

Ханна Арендт ничего не писала о своём детстве и юности в Кёнигсберге и довольно редко об этом высказывалась. Поэтому мы можем лишь предполагать, в какой мере и каким образом этот первый отрезок её жизни отразился на дальнейшем взрослении и деятельности.

В телевизионном интервью с Гюнтером Гауссом, записанном в октябре 1964 года, она говорит: «Мой дед был президентом либеральной общины и депутатом городского собрания Кёнигсберга. Я родом из старинной кёнигсбергской семьи»⁵ Что же нам известно об этой «старинной кёнигсбергской семье»? Как пишет уже упомянутая Элизабет Юнг-Брюль, мать дедушки Макса Арендта, т.е. прабабушка Ханны, «прибыла в Кёнигсберг во времена Мендельсона, приехав вместе с семьёй из России»⁶. В любом случае, дедушка по отцовской линии является первым представителем семьи Ханны, родившимся в Кёнигсберге. Дед по материнской линии Якоб Коон родился в части Литвы, относившейся к России, и в 1852 году вместе со своими родителями бежал в Кёнигсберг из-за юдофобской политики царя Николая I⁷. Бабушка Фанни Коон также в молодости приехала в Кёнигсберг из России.⁸Она говорила по-немецки с сильным русским акцентом и охотно рядилась в русскую крестьянскую одежду.⁹

Итак, все предки Ханны Арендт были из России. Единственный, кого можно назвать «старым кёнигсбержцем» – это дедушка Макс Арендт. Почему же она не сказала, что происходит из семьи выходцев из России? Ответом может быть только мысль, что она сама не воспринимала себя потомком российских иммигрантов, а именно как кёнигсбержку.

Известно, что Ханна Арендт не рассматривала себя в качестве немки. Карл Ясперс как-то сказал: «Разумеется, вы немка»! Она ответила: «Да видно же, что нет!»¹⁰ В письме, адресованном Свободному университету Берлина, она упоминала «Кёнигсберг, мой родной город»¹¹ Пусть она и не воспринимала себя как немку, но она всё-таки считала себя кёнигсбержкой.

Ханна Арендт училась в школе королевы Луизы на улице Ландгофмейстер-Штрассе (сегодня это школа № 41 на ул. Сергея Тюленина). Предположительно она ездила в школу и обратно домой на трамвае, изо дня в день пересекая свой родной город. Можно не сомневаться, что его вид оставил глубокий след в душе девочки.

Всё в Кёнигсберге указывало на его самого великого сына. Иммануил Кант был в Кёнигсберге истиной в последней инстанции в вопросах хорошего поведения. Кантовские достоинства являлись и прусскими добродетелями. Мысль Канта сформировала культурный слой в Кёнигсберге таким образом, который выходил далеко за пределы религиозных ограничений; все кёнигсбержцы вне зависимости от формы вероисповедания, поддерживали его учение.¹²

Так, в торжественной проповеди по случаю 200-летия со дня рождения Иммануила Канта 22 апреля 1924 года в Новой Синагоге в Кёнигсберге, раввин общины доктор Райнхольд Левин выразил точку зрения, что «мировое гражданство нравственности – это общая заповедь Моисея и Канта: нравственный завет, который каждому даёт благородство и достоинство, связывает его с общим и целым. Моисей… через тысячелетия… протягивает руку главному мыслителю немецкого народа¹³.»

Зная эту подоплёку, можно лучше понять самосознание Ханны Арендт, которому она сама дала такое описание:

«Факт в том, что я не просто никогда не притворялась кем-то, кем я не являюсь, но я никогда даже не испытывала соблазна так поступить. … Даже в детстве. Быть еврейкой для меня означает несомненную данность моей жизни, и я никогда не желала ничего изменить в этих фактах жизни.¹⁴

Основой такого самосознания «была само собой разумеющаяся принадлежность к евреям, идентичность, которая практически процветала в либеральной и сравнительно плюралистичной атмосфере довоенного Кёнигсберга¹⁵». У Макса Фюрста самосознание было примерно таким же:

Я никому не позволяю навязывать или предписывать мне, кем мне быть. Может быть, я не являюсь немцем – а кто это вообще такой – но я кёнигсбержец, восточный пруссак, и я здесь на своём месте, как и многие другие, кто здесь родился и живёт.¹⁶

Ханна Арендт самоотречением не занималась и не боялась столкновений. Уже в юности она познакомилась с трудами своего земляка Иммануила Канта. Сделала бы она то же самое, если бы росла в Ганновере? Юрген Мантей считает так:

В Канте она видит философа, который отличается от всех своих предшественников – за исключением Сократа и Руссо – тем, что он не использует созерцательный труд, философию, для того, чтобы отделиться от прочих не-философов, и в этом смысле она сама тоже станет кантианкой, и можно считать, что основы этого курса были заложены в её кёнигсбергской юности.

Когда Ханне исполнилось 18 лет, она покидает Кёнигсберг и начинает учёбу в Марбурге, которую затем продолжит во Фрайбурге и в Гейдельберге. Но она сохранила связь со своим родным городом, где живёт её мать со своим вторым мужем Мартином Беервальдом. В 1929 году Ханна Арендт переезжает в Берлин и начинает знакомиться с биографией женщины по имени Рахель Варнхаген (Rahel Varnhagen); „первые результаты этой работы она представила через год на заседании Союза еврейских женщин в своём родном Кёнигсберге.“¹⁷ В апреле 1932 года Клара Беервальд, страдавшая депрессией, покончила жизнь самоубийством; Ханна Арендт немедленно выехала в Кёнигсберг.¹⁸ В 1933м году она эмигрировала в Париж и более уже не могла ездить в Кёнигсберг. Однако там оставалась её мать, которая покинула город только после погромов так называемой «хрустальной ночи» 9 ноября 1938 года.

Покинув Кёнигсберг, Ханна Арендт сохранила связи с кёнигсбергским кругом друзей.¹⁹

О своей кёнигсбергской знакомой Анне Мендельсон, она писала: „Аннушка Мендельсон, ныне Анна Вайль. Всё ещё «лучшая подруга», как во времена детства.“²⁰

Ганс Йонас и Элизабет Юнг-Брюль так описывают поведение Ханны Арендт по отношению к друзьям:

Ханна Арендт, как сказал Ганс Йонас на её похоронах, была «гением дружбы». По её собственным словам, её движущей силой была эротика дружбы; она считала дружеские связи центральными в своей жизни. Арендт посвящала книги своим друзьям; создавала их словесные описания; писала статьи для их публикаций, посылала им на день рождения стихи и письма, цитировала их, постоянно рассказывала их истории. Она в совершенстве владела языком дружбы.²¹

Удивительно, что ученик и биограф Канта, Райнхольд Бернгард Яхманн, в биографии, опубликованной сразу же после смерти Канта в 1804 году, нашёл очень похожие слова для описания поведения Канта по отношению к его друзьям:

Кант отличался особенно тёплым чувством дружбы.²² … Кант был горячим, сердечным, участливым другом и сохранил это тёплое сердечное чувство дружбы до глубокой старости. Его чувствительная душа непрестанно занималась всем, что касалось его друзей; он принимал близко к сердцу малейшие обстоятельства их жизни; он глубочайшим образом беспокоился за их неудачи и сердечно радовался, когда опасности и угрозы разрешались счастливым образом.²³

Есть определённое сущностное родство между обоими кёнигсбержцами, Иммануилом Кантом и Ханной Арендт. Иммануил Кант провёл свою жизнь в кругу друзей в Кёнигсберге; Ханна Арендт покинула свой родной город и Германию, но она не отказалась от своих кёнигсбергских друзей. Она вспоминала «годы, во время которых родной язык и дружба зачастую были единственными точками опоры в потоке войны, изгнания, новых языков и незнакомых обычаев»²⁴

Когда в 1964 году Гюнтер Гаус спросил Ханну, что осталось для неё из догитлеровской Европы, она ответила: «Остался язык… Родному языку нет замены»²⁵ В ответ на вопрос о впечатлениях, полученных в 1949 году, когда она впервые вернулась в Германию, Ханна сказала: «… меня несказанно обрадовало то, что на улице говорили по-немецки.»²⁶ Но её родным языком был не просто немецкий, а тот диалект, на котором говорили в Кёнигсберге, с типичными восточно-прусскими выражениями и с особым кёнигсбергским тембром. Так на пример, вспоминая с старом кёнисберкском друге, она писала, что она была в полном восторге, снова слыша чистейшую кёнигсбергскую речь.²⁷

Элизабет Юнг-Брюль, говоря о подруге Ханны Анне Вайль, также отмечала, что она говорила по-немецки, употребляя восточно-прусские обороты речи, которые были знакомы подругам со времён юности»²⁸

Р.-Б. Яхман сообщал о Канте:

Он рассматривал язык общения лишь как средство, чтобы легче обмениваться мыслями; следовательно… для всеобщего лёгкого общения не может быть иного языка, кроме как того, что есть в этой местности. Поэтому он был в своём языке столь безмятежен, что активно пользовался провинциализмами, а во многих словах следовал ошибочному провинциальному произношению.²⁹

И Ханна Арендт, и Кант говорили на языке, имевшем характерную окраску той местности, откуда они были родом – Восточной Пруссии. У них был общий родной язык.

То, что Ханна, четырнадцатилетняя школьница в Кёнигсберге, начала интересоваться трудами Канта, и то, что в свои последние годы жизни и незадолго до смерти 4 декабря 1975 года в Нью-Йорке работала над текстом, в центре которого стояла политическая философия Канта, определённым образом связано с Кёнигсбергом. Её духовными учителями были уроженцы Восточной Пруссии Иоганн Георг Гаманн, Иммануил Кант и Иоганн Готфрид Гердер. Юрген Мантей цитирует слова Ханны Арендт, сказанные в 1964 году Йоахиму Фесту: «В том, как я думаю и рассуждаю, я всё ещё из Кёнигсберга. Иногда я пытаюсь утаить это от самой себя. Но это так.»³⁰

Кёнигсбержец Иммануил Кант провёл всю свою жизнь в родном городе и в то же время был гражданином мира. Гражданка мира Ханна Арендт провела самую большую часть своей жизни вдали от родины. Но если рассмотреть её жизнь и труды, то приходишь к выводу, что всю свою жизнь она оставалась уроженкой Кёнигсберга.

4 декабря 2014 года
Gerfried Horst – Герфрид Хорст

Перевод с нем. Светланы Колбаневой

1. Элизабет Янг-Брюль, Ханна Арендт – Жизнь, труды и время, Frankfurt am Main 2004, стр. 67 ↩

2. Там же., стр. 58 ↩

3. Там же, стр. 61 ↩

4. Штефани Шюлер-Шпрингорум, Ханна Арендт и Кёнигсберг // Michael Brocke/Margret Heitmann/Harald Lordick (Hrsg.): История и культура евреев в Восточной и Западной Пруссии, Hildesheim/Zürich/New York 2000, стр. 511-529, 517 ↩

5. Ханна Арендт, Мышление без барьеров, тексты и письма, издатели Хайди Боонет и Клаус Штадлер, München 2006, стр. 219 ↩

6. Элизабет Юнг-Брюль, op. cit., S. 40 ↩

7. Alois Prinz, Ханна Арендт или Любовь к миру. Берлин 2012, стр. 19; Wolfgang Heuer, Ханна Арендт, Reinbek bei Hamburg 1987, стр. 9 ↩

8. Штефани Шюлер-Шпрингорум, op. cit., стр. 513 ↩

9. Элизабет Юнг-Брюль, op. cit., стр. 43 ↩

10. Интервью с Гюнтером Гаусом // Ханна Арендт, Мышление без барьеров, op. cit., стр. 221  ↩

11. Юрген Мантай, Кёнигсберг – история республики граждан мира, München Wien 2005, стр. 612 ↩

12. Рассказал сам Михаэль Вик в беседе с автором 5 ноября 2014 года ↩

13. Доктор наук Райнхольд Левин, Моисей и Кант // Рудольф Мальтер (изд), „Подумаем же, как обязаны …“ – Кёнигсбергские памятные речи в честь Канта 1804 – 1945, Эрланген 1992, стр. 156 – 159 ↩

14. Штефани Шюлер-Шпрингорум, op. cit., стр. 524 ↩

15. Там же, стр. 523 ↩

16. Макс Фюрст, op. cit., стр. 195 ↩

17. Штефани Шюлер-Шпрингорум, op. cit., стр. 525 ↩

18. Элизабет Юнг-Брюль, op. cit., стр. 159 ↩

19. Там же, стр. 105-106 ↩

20. Ханна Арендт – Курт Блюменфель „… никакого укоренения в имуществе“, корреспонденция издана Ингеборгой Нордманн и Ирис Пиллинг, Гамбург 1995, стр. 83 ↩

21. Элизабет Юнг-Брюль, op. cit., стр. 15 ↩

22. Райнхольд Бернгард Яхман, Иммануил Кант, описанный в письмах к другу, Кёнигсберг 1804, восьмое письмо, стр. 75 ↩

23. Там же, стр 83 ↩

24. Там же ↩

25. Ханна Арендт, О правде и политике, оригинальные записи 50-60-х годов, Мюнхен 1999/2006, 5 CD-Box, CD 1, Track 8, 4:20 ↩

26. Там же, Track 9, 5:43 ↩

27. Ханна Арендт – Курт Блюменфельд, op. cit., стр. 83 ↩

28. Элизабет Юнг-Брюль, op. cit., стр. 593 ↩

29. Райнхольд Бернгард Яхман, op. cit., шестое письмо, стр. 60 ↩

30. Юрген Мантей, op. cit., S. 629 ↩