Е.А. Кротков, Т.В. Носова. Априорное И. Канта в контексте современных эпистемологических исследований

1. В чем продуктивный смысл кантовского а priori?

Априорное знание, полагал И. Кант,  предполагает свое применение в опыте и существует для опыта; сам опыт возможен лишь на основе априорного; в единстве априорного и опытного только и возможно знание. Конструктивное содержание кантовского а priori состоит в том, что любой конкретный человек, приступающий к активной познавательной деятельности, уже располагает определенными, сложившимися до него знаниями. Априорной  является, к примеру,  научная парадигма, или матрица  (в смысле Т. Куна), задающая члену  научного сообщества проблемное поле и принципы исследования. Во многом близок к позиции Куна подход К. Хюбнера, представленный  в его книге «Критика научного разума». Согласно Хюбнеру, отмечает В. С. Степин во вступительной статье к этой работе, «принципы и фундаментальные идеи научных теорий не являются результатом простого обобщения фактов, а содержат априорный компонент, который, однако, не следует рассматривать как абсолютный. Он историчен, и его особенности коренятся в специфике социокультурной ситуации, которая отбирает из огромного множества возможностей научного поиска лишь некоторое подмножество, согласующиеся с характером социально исторического контекста. В этом пункте К. Хюбнер видит преемственность своих идей с кантовским априоризмом, но он подчеркивает, что в отличие от Канта, априорные допущения, выступающие условием и предпосылкой научного познания, следует рассматривать как исторически изменчивые» [11, с.7-21]. В качестве еще одного примера априорного знания может послужить базисная  структура необходимых, взаимосвязанных и нередуцируемых понятий, на существовании которой настаивал П. Стросон в своей концепции дескриптивной метафизики. По мнению Стросона, невозможно сомневаться в том, что существуют базисные понятия обыденной речи, сеть из которых лежит в основании всех специальных научных дисциплин и описывает необходимую структуру всякого возможного опыта [1].

Если рассматривать опыт индивида, то априорным в дальнейшем изложении мы будем называть все знание, которое этот  конкретный индивид использует в своих рассуждениях, но которое создано не им лично, а другими индивидами (научным сообществом) и существует независимо от его познавательной деятельности. Такого рода релятивно-априорное знание противопоставляется нами абсолютно-априорному в смысле врожденного человеческому уму (Платон, Р. Декарт, Г. В. Лейбниц). Философская проблематика, связанная с понятием «абсолютно-априорное», нами рассматриваться не будет.

Априорное  в смысле И. Канта, «вполне независимо от опыта», является «чисто рассудочным» образованием [7, с.100].  Мы же исходим из допущения, что все знание, накопленное человечеством, в конечном счете имеет своим источником опыт, опытом оно и контролируется (корректируется). С другой стороны, категории науки, ее законы и методологические универсалии действительно «выходят за пределы» опыта и «делают его возможным», но опыта конкретного человека, осваивающего определенный объект хорошо известного науке вида (класса). Примечательно, что Кант, вводя термин «априорный» применительно к познанию, добавлял, что этот термин еще недостаточно определен: он отмечал, что иногда выражение «познание a priori» истолковывается как возможность знать, учитывать что-то до данного конкретного опыта. К примеру, о человеке, который неловко подрыл фундамент своего дома, говорят, что он должен был a priori знать, что дом обвалится. Поэтому, не соглашаясь с Кантом в решении вопроса о существовании знаний, «безусловно независящих от всякого опыта», следует согласиться с ним в том плане, что существуют знания, «независимые от того или иного опыта» и которые не только направляют этот опыт, но и, в известном смысле, предопределяют его возможные исходы. Любому человеку свойственно усваивать, а затем и использовать предметное и методологическое знание, к созданию которого его личный (индивидуальный) опыт непосредственно причастен не был. Такое употребление «готового» знания также представляется возможным связать с термином «a priori», причем с не меньшим основанием, чем в специфически кантовском смысле.

2. И. Кант и историко-парадигмальный априоризм Т. Куна

Проведем более детальное сопоставление кантовской трансцендентальной аналитики с методологической программой Т. Куна. Кенигсбергский мыслитель создал учение о трансцендентальной апперцепции — абсолютной зависимости результатов познания от априорных форм чувственности и рассудка. Научное знание оказалось замкнутым в априорном пространстве интуиций чувственного созерцания и основоположений чистого рассудка, регулируемых  канонами столь же чистого разума. «Я могу судить лишь о том, согласно ли мое знание об объекте с моим же знанием об объекте» [6, т.1, с. 42-43], — полагал Кант. Через полтора столетия с момента публикации И.Кантом «Критики чистого разума» вышла книга Т. Куна «Структура научных революций», ставшая на некоторое время катехизисом западной эпистемологии. Наше знание, полагал Кун, детерминировано «жестко определенной сетью предписаний — концептуальных, инструментальных и методологических», важнейшей и наиболее устойчивой частью которых являются «концептуальные рамки». Они «указывают» вовлеченным в нее ученым не только то, «какие виды сущностей действительно имеют место во Вселенной» (метафизический аспект парадигмы), но и определяют «набор» их методологических процедур: «какими должны быть окончательные объяснения и фундаментальные законы», «множество тех проблем, которые подлежат исследованию» и т.п.

К примеру, пояснял Кун, «после появления научных работ Декарта большинство ученых-физиков допускало, что универсум состоит из микроскопических частиц, а все явления природы могут быть объяснены в терминах корпускулярных форм их размеров, движения и взаимодействия». В работах же по теории относительности и квантовой механике постулируется уже другой универсум, и, следовательно, осмысленными оказываются другие проблемы [9, с. 67-68].  Ученые, интегрированные в разные парадигмы, «видят» не только разные, но и несоизмеримые, несопоставимые миры. Вопрос, в какой мере парадигмально конституированный мир является приближением к действительному миру (в кантовской терминологии — миру как Ding an sich), едва ли был бы осмысленным и для Куна: для ученого существует только мир его парадигмы (правда, ученый может и не осознавать данного обстоятельства, но это уже его личные проблемы, полагал Кун).

Нам представляется, что вполне обосновано считать подход Куна  реминисценцией  известного вывода И.Канта: «Опыт никогда не даст познания о природе вещей самих по себе» [7, с. 69].  Кант считал, что природа и возможный опыт — «совершенно одно и то же» [5, т.3, с.233].  Кун подводил к мысли, что для субъекта «нормальной» науки парадигмальный мир и есть единственно возможный для него мир. Поэтому вполне уместна гипотеза о «семейном» сходстве кантовского «возможного опыта» с ролью в научном познании парадигмы Куна.

Далее. Время от времени одна парадигма, полагает Кун, вынуждена уступать место другой, более точной и развитой, которая инициируется «аномалиями». Но это обстоятельство отнюдь не свидетельствует о том, что прежняя парадигма менее адекватна структуре действительного мира, а новая имеет в этом плане некоторые преимущества перед своей предшественницей. Конкуренция между парадигмами не является вопросом борьбы, которая может быть решена с помощью доводов, опираясь на факты и эксперимент: принятие решения такого типа, полагал Кун, может быть основано только на вере. Поэтому эпистемологический историзм Куна как учение о смене парадигм в эволюции науки не является концепцией развития (роста) научного знания. История науки — это не история движения в сторону все более точного и полного знания, а история случающихся время от времени коренных сдвигов научного видения, в которых решающая роль принадлежит нерациональным и внеэмпирическим факторам. Итог: неисторичный кантовский субъект был заменен  Куном на историко-парадигмальный, но, в сущности, так же  «замкнутый на себя» трансцендентальный субъект.

Более близок к реальной картине изменения научных знаний был К. Поппер, активно оппонировавший Куну. Развитие науки невозможно описать без идеи объективной истины. Соединяя понятие истины с понятием содержания научной теории, Поппер вводит в свое описание развития научного знания понятие приближения к истине (правдоподобия теории) — аналога понятия относительной истины. Переход от физики Аристотеля к физике Галилея был для Поппера не просто актом веры, но переходом от менее истинной теории к более истинной. Не принимая (так же как и Кант и Кун) индуктивистскую методологию, Поппер, тем не менее, отводит решающую роль в отказе от старой теории (в терминологии Куна — парадигмы) опровергающим экспериментальным фактам, а в переходе к новой теории — ее способности успешно предсказывать новые факты. «Нам нужен успех, эмпирическое подтверждение некоторых наших теорий хотя бы для того, чтобы оценить важность успешных и плодотворных опровержений» [10, с.368-369], — полагал Поппер. К сожалению, эта конструктивная позиция была «забаллотирована» методологами, являющимися сторонниками концепции несоизмеримости сменяющих друг друга теорий. Согласно этому подходу, даже если в новой теории употребляются термины прежней, все же они обладают иными смыслами и, следовательно, обозначают уже другие объекты. Однако, это утверждение не является верным: в любой теории какие-то термины имеют значения, установленные до ее формирования, а изменение смысла некоторых терминов отнюдь не означает изменения их  предметного значения [3, с.19-20]. Растворив без остатка эмпирическое знание в теоретическом,  указанные методологи оставили последнее на произвол неконтролируемой опытом априорной аналитики и нерационализируемой безотчетности веры.

3. Роль априорного знания  в диагностическом познании

И все же Кант не был бы Кантом, если бы в его учении не нашла отражения реальная эпистемическая практика. Мы имеем в виду применение «готового» номологического и фактуального знания для решения некоторых весьма важных задач прикладного характера. Важнейшая разновидность этой деятельности — диагностический поиск. Диагностика нечасто оказывалась предметом эпистемологического исследования, хотя она является  необходимым компонентом практически любой профессиональной деятельности (не только врачей и ветеринаров, но и таких специалистов как  психологи, педагоги, инженеры, археологи, генетики, палеонтологи, экономисты, социологи etc). Диагностирование любого объекта (процесса, состояния) базируется на готовом номологическом знании, на уже известных (из каких-либо внешних по отношению к диагносту) признаках и знании сущностного содержания объектов диагностируемого вида. И хотя субъект распознавания проводит наблюдения, измерения, ставит диагностические эксперименты и т.п., в целом результат его поисковой деятельности предопределен: он выявит в объекте только то, что в форме общего, типичного, закономерного составляет априорную посылку его диагностических рассуждений.  Поэтому аналитика познания Канта, спроецированная mutatis mutandis на предмет и задачи диагностики как общей теории распознавания, позволяет специалистам, исследующим природу универсальной по области применения диагностической деятельности, существенно углубить понимание закономерностей этой важнейшей разновидности человеческого познания.

В научной и философской литературе широко представлены исследования по дисциплинарным (отраслевым) диагностикам — медицинской, психологической, социологической, криминалистической, технико-инженерной и т.п. Однако преимущественно прикладной характер этих исследований, не встроенных в унитарную систему принципов и категорий эпистемологического и логико-методологического анализа, не позволяет аккумулировать полученные в них позитивные результаты, транслировать их на другие отраслевые диагностики.

В 50-х годах прошлого столетия была создана научная дисциплина «Теория распознавания образов», занимающаяся формальной постановкой и решением задач, возникающих при построении искусственных диагностических систем. Формализации (математизации) любого процесса предшествует содержательное его истолкование. Выявление этих пресуппозиций интерпретативного плана, принимаемых разработчиками распознающих систем, представляет значительный интерес для эпистемологии, поскольку в них, как правило, находят отражение сущностные элементы диагностического познания. С другой стороны, специалистами по компьютерной диагностике, равно как и представителям отраслевых диагностик, полезно опереться в своих штудиях на результаты, получаемые методологами, занимающимися эпистемологическими, семиотическими и логико-методологическими аспектами диагностики.

Диагностика (от греч.diagnostikos — способный распознавать) в нашем понимании —  это когнитивная деятельность, состоящая в сопоставлении наблюдаемых признаков исследуемого объекта с системой нормативно заданных эмпирических признаков объектов того же типа с целью его идентификации и последующего проецирования на этот объект полученных ранее априорных знаний об объектах этого типа. Объектом диагностики всегда является единичная сущность (вещь, процесс или ситуация): клинический диагноз ставится не человеку вообще, а данному пациенту; заключение о состоянии финансовой дисциплины адресуют не организации как таковой, а определенной фирме или учреждению etc. Эта деятельность состоит в формировании когнитивного образа исследуемого (или искомого) объекта. Собирая сведения о событии преступления, о людях, которые могли быть причастны к его совершению, следователь пытается «вычислить» на их основе индивидуальные «приметы» преступника, т.е. выстраивает его индивидуальный образ. Осматривая некоторое растение, ботаник по видимым признакам заключает, к примеру, что это — магнолия и, следовательно, древесное растение с вечнозелеными листьями, душистыми цветами и т.п., т.е. формирует его типологический образ.

Специфика диагностического образа связана с исключительно важной ролью в его формировании априорного знания, т.е. такого, которое в качестве наличного, «готового» предшествует любому диагностическому поиску и канализирует его, предопределяя тем самым спектр возможных результатов этого поиска. К примеру, механик должен заранее знать все возможные причины сбоев в работе агрегата, и только на этой основе он в состоянии определить наличную причину неисправности данного механизма; физик не в состоянии распознать природу элементарной частицы, если ему не известны типовые характеристики ее «поведения» в экспериментальной ситуации. На эту сторону познания обратил внимание уже Платон, полагавший, что наличие идеи квадрата как такового, предданной уму человека, является обязательным условием восприятия им конкретной фигуры как квадрата.

Конститутивным компонентом диагностики является процесс идентификации. Известные на сегодня модели идентификации предполагают: а) истолкование объекта диагностики как «пучка» его признаков; б) ранжирование всех признаков по основанию «наблюдаемый — ненаблюдаемый»; в) ранжирование наблюдаемых признаков по их информативной значимости — «специфический — неспецифический», «постоянный — непостоянный»; г) определение критериев качественного и/или количественного характера, позволяющих произвести идентификацию выстраиваемого образа с самим объектом, т.е. создание алгоритма идентификации. Те нормативно заданные апостериорные признаки, по которым происходит идентификация, называют идентификационными. Роль идентификационных признаков — репрезентативная: по их наличию либо отсутствию у диагностируемого объекта судят о наличии либо отсутствии у него ноуменальных (ненаблюдаемых) признаков, характеризующих, в первую очередь, сущностное содержание этого объекта. В диагностике индивидуальности идентификация наступает тогда, когда у исследуемого объекта обнаруживается признак или некоторая совокупность таких признаков, относительно которых диагносту изначально известно, что они присущи только искомому объекту. В типологизирующей диагностике идентификация означает обнаружение у объекта комплекса признаков, специфицирующих его в качестве элемента одного из таксонов определенной систематики (вида растений, типа элементарных частиц, нозологической формы болезни, вида уголовных преступлений и т.п.).

Мысленный переход от обнаружения идентификационных признаков у объекта к признанию наличия у него соответствующего комплекса ноуменальных признаков позволяет диагносту приобрести новое знание об исследуемом объекте. Врач, констатируя наличие у пациента «внешних» проявлений определенной болезни, связывает с ними ноуменальное ее содержание — возможную причину и механизм развития; по обнаруженным при осмотре места преступления следовым отображениям (рук, обуви, транспорта и т.п.) криминалист заключает о таких обстоятельствах события преступления, прямых свидетелей которых может и не быть; физик по оставленному элементарной частицей треку в камере Вильсона судит о ее энергии (по длине трека), заряде (по кривизне трека), о скорости (по числу капелек на единицу длины трека). Но такого рода новизна является таковой лишь в отношении данного, конкретного объекта, и сама по себе  не означает прироста научного знания, т.е. является фактором чисто экстенсионального характера в отношении этого знания.

Основные этапы (звенья) диагностического исследования таковы: осмысление проблемной ситуации, определение предмета, цели и задач исследования → поиск источников и выбор методов получения фактуальной информации, сбор диагностически значимых исходных данных об объекте исследования → первичная интерпретация полученной фактуальной информации и построение на этой основе нескольких предварительных диагнозов → поиск дополнительных фактов об объекте, исключающих все диагнозы, кроме одного — двух наиболее правдоподобных → критическая оценка оставшихся диагностических гипотез и выбор наиболее обоснованной из них в качестве окончательного диагноза. В целом, данная последовательность воспроизводит хорошо известную закономерность научного поиска, за исключением одного: типовое содержание фактов, состав объяснительных гипотез и диагнозов, методы и средства исследования берутся диагностом из арсенала априорного (нормативно заданного) предметного и методологического знания, а не изобретаются им самим.

Здесь уместна аналогия диагностики с деятельностью большинства ученых в границах того, что Т. Кун называл «нормальной наукой». «Самую удивительную особенность этой деятельности» он усматривал в том, что она «в очень малой степени» ориентирована на создание нового знания. «Иногда<…> все детали результата… известны заранее, так что спектр ожиданий оказывается лишь немного шире известной картины» [9, с.59]. Далее, имея в виду факты, особенно показательные для парадигмы, Кун отмечал: «Используя эти факты для решения проблем, парадигма порождает тенденцию к их уточнению и к их распознаванию (выделено нами– авт.) во все более широком круге ситуаций» [9, с.47]. Продолжая эту аналогию, задачи, решаемые — диагностикой, тоже можно уподобить тому, что Кун называл головоломками: они должны иметь «гарантированное решение» и «должны существовать также правила, которые ограничивают как природу приемлемых решений, так и те шаги, посредством которых достигаются эти решения» [9, с.63].

Изложенное не дает оснований для недооценки роли апостериорного компонента в структуре диагностического исследования. Чтобы могла состояться идентификация, необходимо не только иметь априорное знание о том, какими должны быть у диагностируемого объекта идентификационные признаки, но и установить, есть ли они у данного объекта. Врач, располагая заранее знанием симптоматики многих заболеваний, не в состоянии a priori решить вопрос, идентификационные признаки какого из них имеются у данного пациента. Для этого ему необходимо осуществить комплекс эмпирических исследований клиническими или параклиническими методами. В процессе этих исследований формируется апостериорный образ диагностируемой патологии, состоящий из de facto обнаруженных у пациента наблюдаемых признаков болезни. Идентификация наступает тогда, когда констатируется достаточное количество совпадений нормативных (априорных)) и наличных (апостериорных) признаков данной патологии. Мера этой «достаточности» устанавливается на основе обширного статистического материала как отношение числа адекватных диагнозов к общему числу диагнозов, поставленных с использованием соответствующей когнитивной модели. Суду, рассматривающему уголовное дело, заранее известен и состав квалификационных признаков любых видов преступлений, прописанных в Уголовном Кодексе, и состав эмпирических индикаторов этих признаков. Однако для того, чтобы установить, квалификационные признаки какого, конкретно, преступления имеются у данного деяния, суду необходимы «доказательства», т.е. фактуальная база в виде свидетельских показаний, результатов допроса подозреваемых, заключений криминалистических исследований и т.п.. Автомеханик, знающий все виды возможных причин выхода из строя автомобиля, может установить, какая, конкретно, из них имеет место у данной машины, только после ее осмотра и тестирования.

Итак, диагностика как вид познавательной деятельности характеризуется следующими конституэнтами: а) наличием априорной «базы знаний» — системы когнитивных моделей всех типов (классов) объектов в рамках некоторой их систематики, а также методологического инструментария фактологического исследования; б)  созданием фактуальной «базы данных» об объекте диагностики и построением его апостериорного образа; в) наличием априорного критерия (resp. алгоритма) отождествления апостериорного образа объекта с комплексом идентификационных признаков, описываемых одной из когнитивных моделей; г) построением когнитивного образа исследуемого объекта (типологического образа) посредством мысленного переноса системы ноуменальных признаков, описываемых данной когнитивной моделью, на объект диагностики.

Методологическую основу диагностики составляют принципы познания целого по его части, причины — по ее действию, внутреннего — по внешнему. Логической основой диагностики, т.е. механизмом включения объекта в таксон, проецирования ноуменального знания на объект и т.п., является дедуктивное умозаключение (вывод): «Все люди смертны», значит, и человек по имени Кай — смертен; «От перемены мест слагаемых сумма не меняется», значит 2+3=3+2; «Неверно, что А и не-А», значит, «Земля не вращается вокруг Солнца» ложно, потому, что истинно «Земля вращается вокруг Солнца»; «Запрещено кому-либо присваивать тайно чужое имущество», значит, запрещено красть и Иванову Петру Сидоровичу; «Если у пациента наблюдается «ритм перепела», то у него порок сердца», значит, и Сидоров Петр Иванович, у которого обнаружен такой ритм, страдает пороком сердца.

Непосредственная цель диагностики состоит в построении адекватного образа объекта в границах избранного предмета исследования. Используя медицинскую терминологию, такой образ часто называют диагнозом. Диагноз, в свою очередь, ориентирован на сугубо практические задачи: описание и оценка состояния объекта, причин и динамики структурно-функциональных изменений в нем позволяют принять соответствующие управленческие решения, произвести рациональные преобразования в этом объекте, изменить его положение и роль в окружающей среде.

Предлагаемый подход к анализу диагностического познания позволяет достаточно определенно отделить его от иных эпистемических практик. Обсудим в этой связи вопрос о том, является ли диагностика разновидностью научной деятельности, т.е. правилен ли тезис, согласно которому «сам процесс постановки диагноза представляет собой научный поиск» [4, с.163]. От того, каким образом интерпретировать диагностический поиск в свете сформулированного вопроса, зависит многое, а именно, истолкование основных закономерностей и общей структуры диагностики, характеристика логического строя диагностического мышления, оценка роли «готового» знания и индивидуального творчества в структуре диагностической деятельности.

Как уже было ранее установлено, тем, на что направлено диагностическое исследование, является единичный (индивидуальный) объект. Научное исследование тоже отправляется от изучения конкретных, единичных объектов. Различие же состоит в том, что основное назначение диагностики — познание единичного, а ее значимость определяется по критериям решения сугубо прикладных задач, в то время как для науки более характерна противоположная интенция — обобщение результатов исследования единичных объектов на эмпирическом уровне, построение идеальных моделей, формулировка номологических высказываний — на теоретическом. Далее. Успешная диагностика предполагает обширные  и глубокие познания в соответствующей области науки, систематичность и логическую строгость ума, способность применять стандартные правила и алгоритмы к конкретной ситуации. Научное исследование также немыслимо без этих качеств, однако с одной, но существенной оговоркой: они должны сочетаться с критичностью ума, развитостью воображения и интуицией, т.е. с тем «инструментарием», без которого невозможен прорыв горизонта наличного знания.

Наконец, как и в диагностическом поиске, научное исследование всегда опирается на ранее полученное предметное и методологическое знание. Но и в этом плане между ними существует важное различие. Первейшая задача ученого, встретившего незнакомый, как ему кажется, объект, «странный» факт, непонятное явление — попытаться его осмыслить в той системе теоретического и эмпирического знания, посредством того методологического инструментария, которые достаточно успешно «работали» до их обнаружения. Но все это лишь шаг к тому, чтобы вплотную приблизиться к границе непознанного, точно определить, что именно и почему не может быть интерпретировано (понято, оценено) в интервале прежних знаний. Назовем такого рода поисковую деятельность репродуктивным познанием. Нетрудно заметить, что понятие «диагностика» в том его содержании, которое определено было выше, и понятие «репродуктивное исследование» имеют много общего: диагностика — это репродуктивное познание, направленное на единичный объект.

Главная же задача науки — получение нового знания, т.е. осуществление инновационных исследований. Это обстоятельство побуждает исследователей к формулировке новых идей и принципов, изобретению нетрадиционных экспериментальных методик, средств наблюдения и измерения, что, в общем и целом, не характерно для диагностики. Данный подход согласуется с мнением В. Х. Василенко, внесшего значительный вклад в философско-методологическое осмысление врачебно-диагностического познания. «Разница между обычным практическим диагностированием и научным исследованием заключается в том, что в науке строят предположения для обобщений или выявления закономерностей и ищут новые факты и связи, до того неизвестные, а врач, изучая факты, явления и связи и проверяя предположения, стремится выяснить, имеется ли уже известное заболевание в данном конкретном случае, т.е. практический врач идет путем относительно известного. Здесь <…> не открытие нового, а узнавание — нахождение известных фактов в новом объекте» [2, с. 173].

Известно, что возможности диагностики, класс решаемых ею задач непрерывно возрастают в связи с углублением и расширением теоретических знаний, созданием новых классификаций, объяснительных моделей, изобретением новых методов и средств фактологического исследования. Однако деятельность такого рода имеет научно-инновационный, а не репродуктивный характер и не является, по определению, собственно диагностическим познанием.

Мы далеки от мысли, что диагностика имеет исключительно нетворческий, рутинный характер. Когнитивные модели как априорно-нормативная основа процесса идентификации фиксируют лишь устойчивое, закономерное, общее в диагностируемом объекте, напоминая скорее схемы, нежели подробные «карты» движения мысли в пространстве ее предметного содержания. Когда же некоторый образец, или «стандарт» проецируется на конкретную ситуацию, требуется творческое усилие, сопряженное со способностью так ее переосмыслить, чтобы усмотреть в единичном, случайном и изменчивом общее, закономерное и устойчивое. И. Кант называл все это «способностью суждения»: «способность суждения есть умение подводить под правила, т.е. различать, подчинено ли нечто данному правилу (casus datae legis) или нет», «усматривать общее», различать, «подходит ли под него данный случай in concreto». При этом он отмечал, что способность суждения есть особый дар, который требует упражнения. [5, т.3, с.217-219].

Список литературы:

1. Блинов А. Л., Ладо В. А., Лебедев М. В.  и др. Аналитическая философия. Учебное пособие. М., 2006 (раздел 6.2. «Дескриптивная метафизика П. Ф. Стросона»).
2. Василенко В. Х. Введение в клинику внутренних болезней. М.,1985.
3. Войшвилло Е. К. Принцип соответствия как форма развития знаний и понятие относительной истины. Критика концепции несоизмеримости сменяющих друг друга теорий // Логика и В.Е.К. М., 2003.
4. Горский Д. П. Обобщение и познание. М., 1985.
5. Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч. в 6 томах. М., 1964. Т.3.
6. Кант И. Логика // Кант И. Соч. в 6 томах. М., 1964. Т.1.
7. Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки: Пер. с нем. М., 1993.
8. Кротков Е.А. Диагностическое познание. Белгород, 2006.
9. Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.
10. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.
11. Степин В. С. Смена методологических парадигм // Хюбнер К.  Критика научного разума: Пер. с нем. М., 1994.

Данная статья впервые была опубликована в сборнике «Классический разум и вызовы современной цивилизации» (2010): 

Кротков Е.А., Носова Т.В. Априорное И. Канта в контексте современных эпистемологических исследований// Х Кантовские чтения. Классический разум и вызовы современной цивилизации: материалы международной конференции: в 2 ч. /под ред. В. Н. Брюшинкина. — Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2010. Ч. 1. C. 220 – 235.