Алексей Саликов. Эволюция философии Ницше сквозь призму его восприятия учения Канта

Влияние Канта на философию трудно переоценить: оно огромно.  Однако не всегда это влияние было прямым и выражалось в форме рецепции кантовских идей. Иногда принципиально новые и оригинальные философские учения рождались из критики кантовского учения, в противоборстве с кантовской философией. Одним из наиболее ярких примеров подобного «рождения из духа противоречия» является философия Фридриха Ницше.

В данной статье становление философии Ницше рассматривается сквозь призму его отношения к кантовской философии. Мы попытаемся проследить тесную взаимосвязь между отношением Ницше к Канту и развитием его собственных идей, определить роль, которую играют идеи Канта в этом процессе.

Кант и Ницше во многом являются антиподами друг друга. Они не только идейные противники, но и сам стиль их философствования резко различается: стиль Канта строг и наукообразен, Ницше же предпочитал афоризмы, короткие и емкие суждения. Ницше ни в коем случае нельзя назвать кантианцем, скорее наоборот. Но при этом трудно не заметить, как часто на страницах его работ встречается имя кёнигсбергского философа: Кант принадлежит к числу наиболее часто упоминаемых персоналий. Среди философов только Шопенгауэр и Платон могут соперничать с Кантом по количеству обращений. Разумеется, суждения о Канте не занимают какого-то центрального положения в текстах Ницше. Но при этом имя Канта «всплывает» в самых важных, определяющих местах работ Ницше, являясь своеобразной лакмусовой бумажкой, знаменующей собой ключевые, поворотные моменты развития его философии.

Отношение Ницше к кантовской философии тесно связано с этапами развития его собственной мысли. Не секрет, что Ницше не создал философской системы в ее классическом понимании: он был принципиальным противником данного типа философствования, считая стремление к системе недостатком интеллектуальной честности. Его философия — всегда философия «здесь и сейчас», философия, фиксирующая конкретный момент времени и определенное состояние духа: ребенок и юноша, мужчина средних лет и старик будут, несомненно, взирать на окружающих мир с совершенно разных точек зрения. Неудивительно, что юный Ницше и Ницше «Воли к власти» — это два разных человека, мысли и оценки которых нередко диаметрально противоположны. Отношение к одним и тем же личностям также подчас противоречиво и неоднозначно. По мере изменения интересов Ницше, его склонностей и пристрастий, изменялась не только его оценка наследия Канта, но и частота обращений к нему. Если в «Рождении трагедии» (1872) Кант упоминается всего три раза, причем всегда рядом с именем Шопенгауэра, то уже в «По ту сторону добра и зла» (1886) таких упоминаний восемь. Пик обращения к Канту приходится на поздний период творчества Ницше, достигая своего апогея в последней, неоконченной работе «Воля к власти» (1888 — начало 1889), где 30 прямых и масса косвенных обращений.

Существует несколько основных вариантов периодизации творчества Ницше. Так, к примеру, довольно распространённым среди ницшеведов является деление творчества Ницше на два больших периода: первый – с 1865 по 1876 г. с его филологическими исследованиями и работами под влиянием Шопенгауэра и Вагнера; второй –  с 1876 по 1888 г. – период создания собственной оригинальной философии. По мнению других исследователей, его следует делить на три периода: ранний (1872-1876 г.г.), в котором господствует тема А.Шопенгауэра и разрабатывается эстетическая проблематика; второй (1877-1882 г.г.), в котором Ницше, интересуясь естествознанием и позитивизмом, тяготеет к проблемам познания и морали; третий (1883-1888 г.г.), который можно условно назвать завершающим, где разрабатывается тема “воли к власти” и эволюции подлежит идея морали. Однако для нашего исследования интерес представляют не столько этапы развития мысли Ницше, сколько связь этого развития с изменением отношения к Канту и его философии. По частоте и характеру обращений можно выделить три периода: 1) с 1865 по 1876 г. (разрыв с Вагнером, разочарование в философии Шопенгауэра); 2) с 1876 (время написания «Человеческого, слишком человеческого») по 1886 г.; 3) с 1886 (написание и выход в свет «По ту сторону добра и зла» по 1888 г. (незаконченная «Воля к власти» и окончательное помрачение разума философа) [13]. Как будет показано ниже, основанием для подобного деления является не только развитие взглядов Ницше, но и сопутствующие этому взаимоотношения с кантовской философией.

 

Период очарования Шопенгауэром (1865—1876).

 

Известно, что означало для Ницше знакомство в 1865 г. с трактатом Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Оно оказало огромное влияние на мировоззрение юного филолога. Тогда же Ницше получил и первое представление о философии Канта. Сложно представить, что Ницше мог не обратить внимания на многочисленные отсылки к философии великого кёнигсбергского мыслителя, которые так часто можно встретить на страницах «Мира как воли и представления»: «…Моя философия исходит из кантовской и поэтому предполагает основательное знакомство с ней. Я повторяю это здесь, ибо учение Канта производит в каждом уме, его постигнувшем, такой великий и коренной переворот, что его можно считать духовным возрождением» [4, т. 1, с. 48].

Второй источник, откуда Ницше черпал свои представления о философии Канта, была вышедшая в 1866 г. книга Альберта Ланге «История материализма и критика его значения для современности» (речь идет только о первом издании). Читая Ланге, Ницше расширил свое понимание Канта, которое он приобрел еще изучая Шопенгауэра.

Новое обогащение представлений о кантовской системе и углубление впечатления о величии Канта было связано с чтением труда Отто Либманна «Кант и эпигоны» (1865). Ницше даже собирался осуществить философский проект: написать работу, в которой исследовалось бы понятие органического, начиная с Канта. По крайней мере, подобный вывод можно сделать на основании разнообразного материала, который содержится в его студенческих тетрадях. Записи, которые касаются Канта, делятся на выдержки из работ Шопенгауэра, «Истории материализма» Ланге и работы Куно Фишера «Иммануил Кант, история развития и система критической философии»(1860) [8].

Работы самого Канта Ницше тогда едва ли читал. Почти всё, что он записывает о Канте, это фрагменты из работ вышеуказанных авторов. По мнению Отто Аккерманна [5, S. 9], некоторые строки переписанных оригинальных текстов «Критики способности суждения» наводят на мысль о том, что они были привлечены только для точного соответствия тексту первоисточника.

В последние студенческие годы Ницше проявляет большой интерес к кантовской философии, но по-настоящему собственного отношения к Канту, основанного на чтении оригинальных работ, он так и не вырабатывает. Кант имеет важное, но опосредованное значение для Ницше. Он уважает Канта, но при этом, по свидетельству многих исследователей и интерпретаторов его философии [5, S. 10, 17, 18, 67, 68, 194, 201], это уважение опирается не на собственное серьезное знакомство с текстами, а на вторичную литературу. Так, например, высказывания о Канте в первых напечатанных работах не выходят за рамки уже привлеченных выдержек из вторичных источников.

Основные черты присутствующего в «Рождении трагедии» (1872) представления о кантовской философии Ницше полностью перенял у Шопенгауэра. Предложения, в которых отмечается заслуга Канта, происходят отчасти даже дословно из «Критики кантовской философии» Шопенгауэра [4, т. 1, с. 354]: «Огромному мужеству и мудрости Канта и Шопенгауэра удалось одержать труднейшую победу — победу над скрыто лежащим в существе логики оптимизмом, который в свою очередь представляет подпочву нашей культуры. В то время как этот оптимизм, опираясь на не подлежавшие в его глазах сомнению aeternae veritates , верил в познаваемость и разрешимость мировых загадок, а с пространством, временем и причинностью обращался как с совершенно безусловными и имеющими всеобщее значение законами, Кант открыл, что эти последние, собственно, служат лишь тому, чтобы возвести голое явление, создание Майи, в степень единственной и высшей реальности и поставить его на место сокровеннейшей и истинной сущности вещей, а действительное познание этой последней сделать тем самым невозможным, т. е., по выражению Шопенгауэра, еще крепче усыпить спящего и грезящего» [2, т. 1, с. 128]. В этом же, приведенном выше отрывке из «Рождения трагедии», четко прослеживается общая для раннего Ницше тенденция восхваления Шопенгауэра и Канта, причем Ницше героизирует тихого кенигсбергского мыслителя точно так же, как нелюдимого и склонного к эпатажу Шопенгауэра.

Для юного Ницше Кант и Шопенгауэр неразрывно связаны друг с другом: Шопенгауэр кажется ему во всех отношениях продолжателем и завершителем дела Канта. Значение Канта для автора «Рождения трагедии» состоит прежде всего в том, что он проложил путь Шопенгауэру, находясь при этом на грани между сократовской и трагической культурой.

Постепенно отношение Ницше к Канту меняется. Кант упоминается вместе с Шопенгауэром не как значимая для становления трагической культуры фигура, но в связи с тем, что Шопенгауэр сделал, чтобы превзойти кантовскую философию. Работа Канта представляется хотя и необходимой, но все же промежуточной ступенью к Шопенгауэру, на которой нельзя больше оставаться и которую нужно преодолеть.

Ницше проводит различие между Кантом и Шопенгауэром как принципиально разными типами философов: «Ученый никогда не станет философом: потому что даже Кант не смог стать им …» [3]. Более того, он решительно стремится размежевать обоих, утверждая, что философия Канта использовалась Шопенгауэром лишь как техническое средство для своей собственной и была им привлечена прежде всего как своего рода риторический инструмент.

Ницше указывает, что его характеристика отношений между Шопенгауэром и Кантом точно отражает его собственное отношение к Шопенгаэру. Для Ницше Шопенгауэр является также лишь «риторическим инструментом», посредством которого он выражал свои мысли, пока не выработал свой собственный язык и стиль.

Ницшевские формулировки возможны лишь в том случае, если он никогда не читал со всей основательностью самих текстов Канта, но приобрел определенные представления о кантовской философии по большей части из вторичных источников.

До 1876 г. представление Ницше о кантовской философии основывалось в большей мере на интерпретации Шопенгауэра и в меньшей на понимании Канта у Ланге. В своих суждениях о Канте автор «Заратустры» не выходит за рамки представлений вышеуказанных авторов. Это лишний раз доказывает то, что ницшевское понимание кантовской философии было выработано не им самим. Когда же Ницше касается Канта в тех вопросах, которые не имеют ничего общего с Шопенгауэром, то обнаруживается нехватка знаний первоисточника. Ницше воспринимает Канта в этот период как соратника, но только потому, что он видит в нем предтечу и человека, открывающего дорогу Шопенгауэру. Восторженное почитание к автору «Мира как воли и представления» переносится и на автора трех «Критик». Но чем дальше он отдаляется от Шопенгауэра, тем более чужд и даже враждебен становится ему Кант.

 

Разрыв с Шопенгауэром и Вагнером. Переходный период. Начало собственной философии.

 

Книгой «Человеческое, слишком человеческое» (1878) открывается принципиально новая эпоха в философии Ницше. Только с этого момента можно говорить о его по-настоящему собственной, оригинальной философии. В «Рождении трагедии» (1872) и в «Несвоевременных размышлениях» (1873—1876) Ницше еще не вполне самостоятелен. В это время он не только восхвалял Шопенгауэра и Вагнера, но и находился под властью их авторитета. «Человеческое, слишком человеческое» свидетельствует об освобождении из плена очарования Шопенгауэром и Вагнером. Эта работа является самостоятельным произведением, в котором отчетливо проявляется не столько новое философское содержание, сколько новая форма его выражения. С этого момента едкий, афористичный стиль становится характерной чертой работ Ницше.

Удивительно, как редко встречается имя Канта в «Человеческом, слишком человеческом». Это особенно поражает, если учесть, как часто упоминался Кант в его ранних работах. Но не следует забывать при этом, что для Ницше (в его ранних работах) Кант имел значение лишь постольку, поскольку он был связан с Шопенгауэром. После освобождения от авторитета Шопенгауэра Кант утратил для Ницше свое былое значение. То, что Кант был предтечей автора «Мир как воля и представление», не играет теперь больше никакой роли. Однако, избавившись от авторитета Шопенгауэра, Ницше во многом еще оставался в плену заимствованных у него представлений и оценок. Так, в «Человеческом, слишком человеческом», когда речь заходит о явлении, метафизическом, и интеллигибельной свободе — всегда при этом подразумевается то содержание, которое с этими понятиями связывает Шопенгауэр. В первых афоризмах «Человеческого, слишком человеческого» Кант и Шопенгауэр снова упоминаются вместе, и оба называются метафизиками [2, т. 2, с. 252—253]. Однако там, где Ницше намечает цели морали будущего, он стремится решительно отмежеваться от кантовской этики: «Прежняя мораль, в особенности мораль Канта, требует от отдельного человека действий, которых можно желать от всех людей; это было прекрасное наивное мнение: как будто кто-либо без дальнейших размышлений знает, при каком поведении человечество, как целое, преуспевает, т. е. какие действия вообще желательны; эта теория, подобно учению о свободе торговли, предполагает, что всеобщая гармония должна возникнуть сама собою по врожденным законам развития» [2, т. 2, с. 255]. Здесь вновь заметно влияние шопенгауэровской интерпретация Канта. Это обращение к Канту хорошо иллюстрирует характерную особенность метода Ницше, проявляющуюся еще отчетливее в более поздних работах: философия Ницше формируется как отрицание чужих учений; ее возникновение и развитие стало возможным только благодаря непрерывной борьбе с противниками. Одним из этих противников, пожалуй, даже главным, постепенно, по мере возрастающего интереса Ницше к этической проблематике, становится Кант.

Уже в «Утренней заре» (1881) Ницше пытается предпринять, еще не вполне осмысленное, наступление на позиции кантовской этики. Но ни попытки вступить в полемику с кантовским категорическим императивом, ни попытки толкования кантовского понятия долга в психологическом ключе не выглядят убедительными. Ницшевские «Размышления о моральных предрассудках» — так гласит подзаголовок к «Утренней заре» — ведут с различных сторон к спору с Кантом, но пока это движение «на ощупь». Несмотря на отсутствие четкой критической позиции по отношению к Канту, это «состязание» в конечном итоге приводит к формированию основополагающих идей Ницше.

Один из важнейших афоризмов «Веселой науки» (1882) содержит объявление войны кантовской этике. Под заглавием «Да здравствует физика!» в пику Канту формулируется ряд решающих положений, без которых немыслим «Заратустра» и работы позднего периода: «И не говори мне впредь о категорическом императиве, друг мой! — Это слово щекочет мне ухо, и я вынужден смеяться, несмотря на твое столь серьезное присутствие: я поминаю при этом старого Канта, который в наказание за то, что он хитростью добился «вещи в себе» — тоже очень смешная вещь! — был добит «категорическим императивом» и с ним в сердце снова приблудился … к «Богу», «душе», «свободе» и «бессмертию» [2, т. 2, с. 654]. Решительное наступление на категорический императив служит здесь подготовительной цели — категорический императив, ядро кантовской этики, должен утратить свою силу и влияние на человека, утверждающее в нем власть моральных ценностей.

К «Веселой науке» теснейшим образом примыкает «Так говорил Заратустра» (1885). Эта работа демонстрирует отказ от учения Шопенгауэра. Убедительнее всего это показывают речи «О потусторонниках» («Von den Hinterweltlern») и «О непорочном познании» («Von der unbefleckten Erkenntnis»). Напротив, в ней больше нет споров с ярко выраженной кантовской мыслью. Более-менее определенную, но все еще очень пространную связь с Кантом можно найти в первой речи Заратустры «О трех превращениях», где дракон долга символизирует кантовскую этику. «Долг» и «Ты должен» в полной мере символизируют в понимании Ницше то существенное в моральной философии Канта, что следует «превзойти».

В целом, период, начиная с «Человеческого, слишком человеческого» и заканчивая «Веселой Наукой», отмечен колебаниями и неоднозначностью в отношении Ницше к Канту. С одной стороны, Кант все чаще становится главным противником, в борьбе с которым Ницше создает и углубляет свою философию. С другой стороны, Ницше не хочет потерять и позитивной ценности кантовской философии. Еще в «Рождении трагедии» Кант, который тогда считался товарищем по союзу, предтечей Шопенгауэра, и даже предшественником самого Ницше, заслуживает похвалы от юного Ницше за то, что он открыл, что «причинность не является «aeternae veritates»» [2, т. 2, с. 128]. В «Веселой науке» Кант снова удостаивается похвалы за уже упомянутую заслугу. Его имя входит в число наиболее значительных немецких мыслителей (Лейбниц, Кант, Гегель и Шопенгауэр), каждому из которых Ницше приписывает «действительное достижение» в философии» [2, т. 2, с. 679].

 

Философская зрелость.

 

Начиная с «По ту сторону добра и зла» (1886), Ницше предстает в глазах своих читателей в совершенно в новом свете. Претерпевает изменения не только стиль — он становится безукоризненно выверенным, метким и ядовитым — но меняется и сама проблематика его работ. Главным интересом становится мораль. Конечно, это не означает, что смещение акцентов в сторону морали произошло внезапно и неожиданно. Напротив, этот процесс был обусловлен внутренней логикой развития философских взглядов Ницше, их эволюцией. Черты ницшевского имморализма проглядывают значительно раньше, в «Человеческом, слишком человеческом», а быть может, даже еще в «Рождении трагедии». Но только начиная с «По ту сторону добра и зла» этот имморализм становится абсолютным.

Нет ничего удивительного в том, что именно с «По ту сторону добра и зла» Ницше регулярно обращается к Канту и его философии. Причем имя Канта встречается в это время значительно чаще, чем в ранних работах, не говоря уже о десятилетии с 1876 по 1886 г. Если раньше имя Канта употреблялось почти исключительно вместе с именем Шопенгауэра, то теперь, наоборот, это выглядит случайным совпадением. Меняется и сам характер интереса к Канту: проблемы гносеологии и эстетики больше не занимают Ницше, основной темой становится критика морали. Та враждебность по отношению к Канту, которая все более явно прослеживается в работах поздних лет, становится понятной именно из этой критики. По мнению Ницше, кантовская философия послужила одной из причин, приведших европейскую культуру к кризису, результатом которого был охвативший Европу нигилизм. Критикуя Канта, Ницше утверждает, что моральные перспективы (происхождение которых из христианских ценностей он подчеркивает) господствуют над Кантом и его философией: «Кант, как и Гегель, как и Шопенгауэр, — как скептически-эпохистическое направление, так и историзирующее, так и пессимистическое — морального происхождения» [1, с. 175].

Моральные ценности, которые несут в себе «подпочвенное христианство» [1, с. 66; 2, т. 2, с. 571], по мнению Ницше, господствуют в кантовском критицизме настолько, что Кант именно для того изобретает трансцендентальный мир, «чтобы осталось место для «моральной свободы». К тому же «Кант с чистым сердцем попытался при помощи понятия «практического разума» придать этому извращению мысли научный характер: он изобрел разум специально на тот случай, когда о разуме заботиться не приходится, а именно, когда говорит потребность сердца, мораль, «долг» [1, с. 176—177]. Претензии кантовской этики на общезначимость,  по мнению Ницше, не состоятельны: философия Канта не может претендовать на значимость для каждого, кто находится по ту сторону всего морального и остается независимым от всех моральных оценок. Согласно Ницше, философия, представляя собой исключительно апологию морали, не должна иметь существенного значения. По Канту же, существует «царство моральных ценностей, скрытое от нас, невидимое, действительное» [1, с. 176—177]. Когда Ницше вешает на Канта ярлык «фанатика морали» [1, с. 61, 66, 157], то эта оценка не обнаруживает никакого обстоятельного изучения работ Канта. Едва ли можно у него обнаружить и сколько-нибудь заметное стремление к собственному познанию кантовской философии .

Наряду с истолкованием кантовской философии как стоящего на службе морали критицизма, все чаще направление борьбы обращается против самой кантовской морали. При этом главным остается значительно раньше высказанная мысль о том, что кантовская мораль — это рабская мораль.  Кант — один из тех, против кого объявляется война в «Антихристе» (1888). Ницше упрекает Канта в том, что его мораль есть только тщательно замаскированная теологическая мораль. Он описывает Канта как «в конце концов коварного христианина» [2, т. 2, с. 571], говорит при этом (совсем в духе Шопенгауэра) о «потайных диалектических путях, которые ведут, вернее, совращают, к категорическому императиву» [2, т. 2, с. 244].

Критика кантовской философии не является главным мотивом обращения Ницше к Канту. Главной задачей является борьба с рецепцией идей Канта в современной для Ницше философии. «Возврат к Канту в нашем столетии» [1, с. 62; 2, т.2, с. 519, 638, 639] вызывает яростную критику. Именно у кантианцев и тех, кто прикрывается критицизмом [2, т.2, с. 248—249], пытается Ницше выбить почву из-под ног, критикую Канта. Ницше видит опасность не столько в самой кантовской философии, сколько в теологах и метафизиках всех мастей, которые благодаря Канту получили возможность реанимировать свои, уже было окончательно повергнутые в прах, заблуждения: «Откуда то ликование при появлении Канта, которое охватило весь немецкий ученый мир, состоящий на три четверти из сыновей пасторов и учителей? Откуда убеждение немцев, еще и до сих пор находящее свой отзвук, что с Кантом начался поворот к лучшему? Инстинкт теолога в немецком ученом угадал, что теперь снова сделалось возможным… открылась лазейка к старому идеалу: понятие о морали как сущности мира (два злостнейших заблуждения, какие только существуют!) — эти два понятия, благодаря хитроумному скептицизму, если не доказываются, то более не опровергаются… Разум, право разума сюда не достигает… Из реальности сделали «видимость», из совершенно изолганного мира, мира сущего, сделали реальность… Успех Канта есть лишь успех теолога» [2, т. 2, с. 759, 638—639]. Благодаря Канту старый идеал теологов был сохранен от уничтожения. Кант — «тормоз» [2, т. 2, с. 602] интеллектуальной честности Европы, — позволил теологии сохраниться. Кантовская философия стала для теологов философией «задних дверей» [2, т. 2, с. 602].

Еще в ранних работах Ницше четко прослеживается понимание того, что критика противника, борьба с ним, приводит к укреплению и кристаллизации собственных идей. В последний период творчества эта особенность образа мысли Ницше лишь усиливается, и Кант особенно часто привлекается именно как противник. Для того чтобы сделать контраст еще более ярким, Ницше употребляет даже кантовскую терминологию как средство для выражения собственных идей. Так, например, формулируется «моральный императив природы» [2, т.2, с. 308—310], причем «старый Кант» наделяется при этом едкой характеристикой. Ницше подчеркнуто говорит о своем «a priori», «глаголящем из него, ах! Столь антикантовский, столь загадочный «категорический императив»…» [2, т. 2, с. 409—410].

Уже в «Антихристе» Ницше начинает бороться против кантовского понятия «добродетель», как вредоносного по отношению к жизни: «Еще одно слово против Канта как моралиста. Добродетель должна быть нашим изобретением, нашей глубоко личной защитой и потребностью, во всяком ином смысле она только опасность. Что не обусловливает нашу жизнь, то вредит ей: добродетель только из чувства уважения к понятию «добродетель», как хотел этого Кант, вредна. «Добродетель», «долг», «добро само по себе», доброе с характером безличности и всеобщности — все это химеры, в которых выражается упадок, крайнее обессиление жизни, кёнигсбергский китаизм. Самые глубокие законы сохранения и роста повелевают как раз обратное: чтобы каждый находил себе свою добродетель, свой категорический императив. Народ идет к гибели, если он смешивает свой долг с понятием долга вообще. Ничто не разрушает так глубоко, так захватывающе, как всякий «безличный» долг, всякая жертва молоху абстракции. — Разве не чувствуется категорический императив Канта как опасный для жизни!» [2, т. 2, с. 248—249].

В последние годы творчества Ницше между ним и Кантом вновь встает фигура Шопенгауэра. Ницше пытается по-новому переосмыслить отношение Шопенгауэра к Канту. С одной стороны, он стремится столкнуть обоих мыслителей друг с другом. С другой же — находит в большей степени, чем раньше, развитие у Шопенгауэра кантовских посылок [1, с. 176]. Когда, например, в «Воле к власти» (1888 — начало 1889 г.) говорится о «вещи в себе», то оказывается, что для Ницше имя Канта по-прежнему, как и во времена «Человеческого, слишком человеческого», тесно сопряжено  с  именем Шопенгауэра. Тем не менее, внимание к Канту и его философии значительно повышается, что особенно заметно, если брать в расчет неопубликованные заметки. В период с 1883 по 1888 г. Ницше активно изучает философию Канта, что было связано с необходимость укрепления позиций его философии по отношению к кантовской. Однако и  здесь речь вряд ли может идти о знании идей Канта по первоисточникам. На основании работы сестры философа Элизабет Ферстер-Ницше «Книги и указатели к книгам» [11] и работ других исследователей можно с большой долей уверенности сделать вывод о том, что в библиотеке Ницше никогда не было ни одного издания работ Канта. По всей видимости, знакомство Ницше с кантовской философией так и ограничилось работами Куно Фишера, Отто Либманна и в большей степени Шопенгауэра. Возможно, что к указанным работам, как полагает К. Дикопп [7, с. 99], следует добавить также учебники по философии А. Спира (A. Spir) и Г. Тайхмюллера (G. Teichmüller).

В «Антихристе» и «Воле к власти» критика Канта достигает своего апогея, становясь очень острой и пренебрежительной. Особенно ярко это проявляется в последний год, когда выражения Ницше о Канте носят отчетливо враждебный, неприязненный характер. И тем не менее не следует всерьез полагать, что Ницше невысоко оценивает кантовскую философию. Как противник, Кант имеет огромное значение для Ницше. В противном случае было бы тщетно искать его имя в важнейших местах ницшевских текстов. Ницше видит в кантианстве опасную для жизни силу; но ее сопротивление необходимо ему, так как только постоянная борьба делает его собственную философию жизнеспособной. Поэтому Ницше не стремится уничтожить ни кантианство, ни продолжающие существовать в нем христианские идеалы, потому что «нам, имморалистам, нужна власть морали: наше стремление к самосохранению хочет, чтобы наши противники не утратили своей силы — оно стремится только стать господином над нами» [1, с. 147].

Подводя итог настоящему исследованию, важно отметить следующее. Кантовская философия была одним из важнейших факторов, оказавших влияние на формирование философии Ницше. И хотя есть все основания утверждать, что Ницше никогда не был основательно знаком с работами Канта, тем не менее основные идеи кантовской философии (хотя преимущественно в интерпретации Шопенгауэра) были ему известны. Но если в ранний период главный интерес Ницше к Канту концентрируется вокруг гносеологической проблематики, то в более позднее годы он смещается в сторону вопросов философии морали. Четко прослеживается следующая тенденция: чем важнее становятся для Ницше проблемы морали, тем больше увеличивается его интерес к кантовской философии и тем острее становится критика кантовской этики. Если для автора «Рождения трагедии» Кант — почитаемая, но второстепенная фигура в философии, то для автора «Воли к власти» и «Антихриста» он становится одним из главных противников, заслуживающих самых нелестных слов и едких замечаний. Но именно кантовская этика оказала значительное влияние на Ницше: критикуя ее, Ницше вырабатывает свою собственную позицию. Главная заслуга кантовской философии в развитии идей Ницше заключается в том, что она послужила точкой, отталкиваясь от которой Ницше обрел свой собственный путь в философии.

 

Список литературы

 

1. Ницше Ф. Воля к власти / Под ред. Г. Рачинского и Я. Бермана. М.: ИЧП «Жанна», 1994.

2. Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. / Сост., ред. изд., вступ. ст. и прим. К.А. Свасьяна; Пер. с нем. М.: Мысль, 1997.

3. Ницше Ф. Несвоевременные размышления: Шопенгауэр как воспитатель\\ http://www.nietzsche.ru/works/main-works/shopengauer/?curPos=3

4. Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 5 т. / Пер. с нем. Ю.И. Айхенвальда. М.: Московский клуб, 1992.

5. Ackermann O. Kant im Urteil Nietzsches. Tübingen, 1939.

6. Blunk R. Friedrich Nietzsche. Kindheit und Jugend. München, 1953.

7. Dickopp K.H. Aspekte zum Verhältnis des «Willen zur Macht»// Kant-Studien. 1970. Bd. 61. S. 97—111.

8. Fischer K. Immanuel Kant. Entwicklungsgeschichte und System der kritischen Philosophie. Mannheim, 1860.

9. Kittmann S. Kant und Nietzsche. Verlag Peter Lang, 1984.

10. Liebmann O. Kant und die Epigonen. 1865.

11. Nietzsche Elisabeth Förster. Büсher und Wege zu Büchern / Hrsg. von Arthur Berthold. Stuttgart und Berlin, 1900.

12. Nietzsche F. Werke. Kritische Gesamtausgabe / Ed. by Giorgio Colli and Mazzino Montinari. Berlin and New York: Walter de Gruyter, 1967.

13. http://philosophy.ru/edu/ref/suvorova/04.html

________________________________________________________________

 

Статья была впервые опубликована в сборнике «Аргументация и интерпретации»:

 

Саликов А.Н.  Эволюция философии Ницше сквозь призму его восприятия учения Канта// «Аргументация и интерпретации: исследования по логике, истории философии и социальной философии: сборник научных статей/ Рос. гос. ун-т им. И. Канта. [Каф. философии и логики]; под общ. ред. В. Н. Брюшинкина. – Калининград: Изд-во Российского государственного университета им. И. Канта, 2006. С. 150 – 165.