Плюралистическое понимание разума в философии науки Канта
Томас Штурм
(ICREA, Барселона / Автономный университет Барселоны /
Балтийский федеральный университет им. Иммануила Канта)
Некоторые исследователи приписывают Канту объяснение того, что такое «научная рациональность», но их интерпретации односторонни или чрезмерно избирательны. Всестороннее изучение его взглядов показывает, что разум выполняет для науки ряд совершенно разных функций. Сначала я обсуждаю интерпретации Майкла Фридмана, Маргарет Моррисон и Томаса Вартенберга. Я показываю, как за пределами трансцендентальных и регулятивных функций разум делает возможным экспериментирование, налагает ограничения на объяснительные рассуждения с помощью гипотез, составляет организацию системы всех наук, определяет цели науки, а также является теоретической концепцией для некоторых специальных наук. Эти функции несводимо различны. В этом свете разум кажется менее объединенной способностью; кажется, он организован по модулям, как и разумность. Наконец, я поясняю, как моя интерпретация позволяет рассматривать эти функции как несводимые, но, тем не менее, систематически связанные.
Трансцендентальная логика Канта предполагает,
что любая идея разума – тотальность
Михель ван Ламбальген
(Амстердамский университет)
Логика Канта сходна с современной математической логикой в том, что она имеет дело с возможно бесконечным набором суждений, а не только с небольшими наборами предпосылок, встречающихся в стандартных выводах разума (силлогизмы и т. д.). Бесконечные множества, рассматриваемые в «Логике Йеше» и «Трансцендентальной аналитике», безобидны, потому что они возникают как совокупность следствий данного суждения. Кантовская логическая версия принципа достаточного основания, как это явно указано в «Логике Йеше», имеет именно такую форму. В «Трансцендентальной аналитике» (B114-116), возможно, бесконечные наборы суждений относятся к категориям количества, гарантируя, что такие наборы имеют конечное описание. Мы объясним, каким образом полученные таким образом логические принципы лежат в основе современной логики. В «Трансцендентальной диалектике» сказано, что разум побуждает нас бесконечно расширять теории путем регресса (т.е. поиска, возможно бесконечного, все более и более первоначальных предпосылок данной теории). Кант утверждает, что у нас не может быть никакой концепции этой трансцендентальной идеи, которая, таким образом, не может быть синтезирована в тотальность. Будет показано, что такая тотальность, то есть конститутивное использование идей разума, необходимо для (само-)познания трансцендентальной логики и, возможно, также общей логики.
Граница объяснения: Кант и территория науки
Джеймс Хебблер
(Университет Святого Иосифа, Филадельфия)
В «Метафизических началах естествознания» Кант провозглашает требование к науке в собственном смысле: «априорное» и «аподиктическое» познание своих законов. В первой части доклада я представлю прочтение Канта, согласно которому фундаментальной целью науки в собственном смысле, из которой вытекают эти особенности, является конкретное понятие объяснения. Во второй части доклада я попробую доказать, что это самое свойство науки в собственном смысле, которое само по себе является весьма строгим критерием, также имеет следствие, которое делает общий взгляд Канта гораздо менее требовательным, чем это принято считать: а именно, что область науки в собственном смысле довольно четко отделена от её метафизических основ. Там, где заканчивается объяснение в кантовском смысле, заканчивается и наука. Таким образом, мы должны отвергнуть идею о том, что наука в собственном смысле нуждается в метафизическом знании для своих собственных целей, и провести различие между двумя разными потребностями и, следовательно, проектами разума: научным и философским.
Кант о научных гипотезах:
исторические и систематические перспективы
Хейн ван ден Берг (Амстердамский университет)
Борис Демарест (Гейдельбергский университет)
В докладе представлено историческое и систематическое исследование роли гипотез и объяснений, основанных на гипотезах, в философии науки Канта. В первой части статьи мы даем исторический обзор концепций гипотез в немецкой философии науки 18 века с учетом работ Вольфа, Мейера, Крузия и Канта. Мы проводим обзор различных концепций гипотез и разъясняем различные теории вероятности, лежащие в основе этих концепций. Во второй части статьи мы придерживаемся систематической точки зрения и утверждаем, что современные представления о том, что такое хорошая научная гипотеза, напоминают кантовское представление о научных гипотезах. Мы защищаем идею Канта о том, что научные гипотезы должны выражать реальные возможности, и рассматриваем роль простоты и эмпирической достоверности в объяснениях, основанных на гипотезах.
Теория свидетельства Канта и ее использование в естествознании – на примере его трактовки отчетов о путешествиях
Хуапин Лу-Адлер
(Джорджтаунский университет)
Свидетельство – это полученный от кого-либо опыт случившегося. Это незаменимый источник знаний. Однако он дает нам только историческое познание, которое находится в сложном отношении к рациональному или философскому познанию: в то время как последнее предполагает историческое познание как предмет изучения, для отбора, интерпретации и организации исторического познания требуется архитектурный «взгляд философа». Кант развивает эту рационалистическую теорию свидетельства в своих лекциях по логике. Он также применяет её в своих трудах по естествознанию, в том числе в двух своих эссе о расе 1780-х годов. В этих эссе он настаивает на том, чтобы рассматривать расу с точки зрения естествоиспытателя (Naturforscher), который (как выразился Кант в первой Критике) учится у природы, «как назначенный судья, который требует свидетелей отвечать на вопросы, которые он им задает». Эта точка зрения подтверждает использование Кантом отчетов о путешествиях (своего рода свидетельских показаний) при разработке своего естественнонаучного представления о расе, использование которого, в свою очередь, проблематизирует его рационалистический подход к свидетельствам.
Между старой и новой телеологией.
Кант о принципе наименьшего действия Мопертюи
Рудольф Мер
(Балтийский федеральный университет им. Иммануила Канта / Грацский университет)
В Приложении к «Трансцендентальной диалектике» Кант формулирует телеологические принципы или, скорее, идеи и разъясняет их, ссылаясь на конкретные примеры естествознания, такие как химия, астрономия, биология, эмпирическая психология и физическая география. Решающим ориентиром Канта, хотя и не названным по имени, является Пьер Луи Моро де Мопертюи и его принцип наименьшего действия. В 1781 году Кант преобразовал телеологию в эвристику и методологию, но при этом он частично развивает телеологию, которая была отвергнута Мопертюи, потому что ее отправной точкой является сотворение животных или растений, структура Земли и необъятность небесных тел. Основываясь на принципе действия Мопертюи, можно показать, что «Приложение» образует систематическую связь между «Всеобщей естественной историей и теорией неба» и «Критикой способности суждения», и эта связь позволяет реконструировать телеологические рассуждения Канта в контексте естествознания и его критической оценки Мопертюи.
Нормативная концепция науки Канта
Анжела Брайтенбах
(Королевский колледж Кембриджского университета)
Кант известен своим поразительно строгим пониманием науки. «Наука в собственном смысле», как он ее называет, – это любая область познания, обладающая систематической цельностью, упорядоченная по рациональным принципам и обладающая аподиктической достоверностью. Кант также глубоко интересуется большим разнообразием дисциплин, которые он считает науками, но которые не соответствуют строгой концепции науки в собственном смысле. Как эти два взгляда сочетаются друг с другом? Я утверждаю, что Кант использует нормативную концепцию науки. Чтобы квалифицироваться как наука, дисциплина должна стремиться к систематичности, порядку в рамках рациональных принципов и аподиктической достоверности. Не всякая наука является наукой в собственном смысле, но вся наука стремится быть наукой в собственном смысле. У моего чтения есть два важных преимущества. Это объясняет, каким образом Кант может утверждать, что существует обширная область подлинной науки, при этом отводя центральное место в ней строгой концепции науки в собственном смысле. И это показывает, что для Канта наука является центральной познавательной деятельностью, исследование которой является неотъемлемой частью изучения человеческого разума, знания и познания.
Миры и силы:
разум в теории материи Канта в «Метафизических началах…»
Лидия Паттон
(Виргинский политехнический институт и университет штата)
В «Метафизических началах естествознания» (МНЕ) Кант предлагает описание материальных тел как substantia phaenomenon, наделенных движущими силами (Friedman 2013). По мнению комментаторов, Кант утверждает, что материальные тела обладают причиняющими силами (Warren 2001), а кантовская категория «реальности» в применении к материи играет роль, аналогичную роли субстанциальных форм в схоластической традиции (Glezer 2018). Неизбежно возникает вопрос: как мы можем априори доказать, что чисто гипотетическое «материальное тело» наделено причиняющей силой, или движущей силой, или что оно реально? В моем докладе будет исследована роль разума и понимания в ответах Канта на эти вопросы в МНЕ. Таким образом, мы распутаем сложное понятие Канта о «полноте» в логических и физических рассуждениях (McRobert 1995, Lu-Adler 2018). Эти исследования должны пролить свет на объяснения Кантом феномена непроницаемости и инерции. Но они также связаны с загадочной ролью гипотетических рассуждений и мысленных экспериментов в МНЕ. Завершается доклад анализом трудного вопроса: ограничиваются ли МНЕ изложением концепции материи или они содержат теорию материи? То, что мы могли бы назвать «рейхенбаховским» прочтением МНЕ, согласно (Plaass 1994), (Friedman 2013), предполагает, что МНЕ затрагивают условия применимости априорных рассуждений о материи. Я утверждаю, что мы можем пойти дальше этого (и зачатки этой интерпретации также позаимствованы у Плаасса и Фридмана): МНЕ содержат основанную на трансцендентных аргументах теорию свойств, которыми должны обладать материальные тела, и законов, которыми они должны подчиняться, чтобы быть объектами опыта.
Пространство, время и причина:
рациональное определение природы у Канта и Эйнштейна
Дэвид Хайдер
(Университет Оттавы)
Речь пойдёт о связи между той теорией пространства-времени, которую Кант развил в «Критике чистого разума» и в «Метафизических началах естествознания», и «кинематической частью» работы Эйнштейна «К электродинамике движущихся тел» (1905) – эти работы объединяет обращение к доказательству инвариантности галилеевых преобразований Леонардом Эйлером в его «Аналитической механике» (1736 г.). Эта внутренняя связь между двумя пространственно-временными структурами описана в работе Минковского «Пространство и время» (1909), что, в свою очередь, означает, что вторая аналогия опыта «Критики чистого разума» является аналогом принципа локальности, применяемого в различных экспериментах Эйнштейна-Подольского-Розена. Таким образом, третья аналогия опыта Канта, которая определяет одновременность через мгновенные причинные взаимодействия, должна быть отвергнута. В завершение я: (1) оцениваю значение отношений запутанности с точки зрения этой «берлинской» физической традиции, (2) объясняю связь этих двух теорий времени с формированием «феноменологии времени», которое шло в Геттингене в 1905-1910 годах, обращаясь к работам Гуссерля, Эйнштейна, Минковского и их младшего коллеги, математика и физика Германа Вейля.
Единство разума и его разновидности:
системность в химии, психологии и естественной истории
Майкл Беннет Макналти
(Университет Миннесоты)
Классическая картина кантовской концепции научной рациональности сформирована на основе его подхода к метафизике тела – естествознания «в собственном смысле», – развитого в «Критике чистого разума» и «Метафизических началах естествознания». Согласно этому пониманию, кантовская модель научной рациональности представляет собой выстроенное по нисходящему принципу обоснование рациональной физики в категориях и чистых принципах рассудка. Естествознание «в несобственном смысле», включающее такие науки как химия, психология и естественная история, однако, воплощает особый, альтернативный подход к научной рациональности, которая строится по восходящему принципу (от эмпирических наблюдений) и определяется в первую очередь не рассудком, а способностью разума. В докладе подробно освещаются различные способы функционирования разума в этих науках и в отношении к эмпирическими наблюдениям. Несмотря на очевидное разнообразие функций разума применительно к химии, психологии и естествознанию, я утверждаю, что в каждом случае разум делает возможными определенные нелогические типы единства, которые являются предпосылками для возможности объединения эмпирических наблюдений в подлинные науки.
Мысленные эксперименты в философии Канта:
типы, роли и применение
Серхио Альберто Фуэнтес Гонсалес
(Балтийский федеральный университет им. Иммануила Канта)
Недавние исследования истории мысленных экспериментов привлекли внимание к тому факту, что именно поздние научные работы Канта сформировали само это понятие «Gedankenexperiment». Было также высказано предположение, что за пределами физики мысленные эксперименты играют ключевую эпистемологическую роль в обосновании трансцендентальных принципов, как утверждает Калин в своей работе «Трансцендентальные аргументы Канта как мысленные эксперименты» (1972). В докладе представлен анализ конкретных примеров реализации мысленных экспериментов обоих типов – «кантианского трансцендентального» и «классического научного». Будет показано, что интерпретация некоторых аргументов Канта как мысленных экспериментов позволяет также затронуть и связать друг с другом ряд иных ключевых вопросов, таких как роль аналогии и воображения в критической философии Канта. Подтверждения этому будут приведены их круга кантовских сочинений, включающего «Всеобщую естественную историю и теорию неба», «Критику чистого разума» и «Метафизические начала естествознания».
Прагматический разум Канта в современной социологии:
третий путь или методологический тупик?
Алексей Георгиевич Жаворонков
(Институт философии РАН;
Балтийский федеральный университет им. Иммануила Канта)
В социологии ХХ века идеи Канта стали предметом рецепции во многих школах, будь то критический рационализм, символический интеракционизм или теории конфликта. Однако, ситуация изменилась с постепенным упадком социологических теорий макроуровня и общим сдвигом в методологических тенденциях. Одно из преобладающих в настоящее время мнений, представленное социологом Ульрихом Беком, заключается в том, что ключевые идеи Канта, например его нормативная идея космополитизма, в значительной степени несовместимы с господствующими эмпирико-аналитическими подходами. В своём докладе я представлю альтернативный взгляд на проблему, выходящий за рамки социологической оппозиции нормативности и эмпиризма. Используя кантовскую концепцию прагматического разума, краеугольный камень его прагматической антропологии, я буду обсуждать вопрос о том, можем ли мы рассматривать прагматический подход как возможный третий путь в современной социологии и может ли этот третий путь помочь нам в прояснении некоторых социологических проблем с помощью методов Канта и в закладке фундамента для антропологически обоснованной социологии.
Концепция числа через призму кантианской исследовательской программы в современной нейронауке
Валентин Александрович Бажанов
(Ульяновский государственный университет)
Цель моего доклада – анализ концепции числа через призму кантианской программы в современной нейронауки. Кантовские идеи об априорной природе определенных математических категорий, связанных со статусом пространства и времени (геометрия и арифметика), были переоценены в результате интенсивного прогресса современной когнитивной нейронауки. Открытие «чувства числа» и «ячейки места» (навигационной системы мозга) открывает путь для пересмотра давних кантовских суждений в отношении определённых априорных построений математики. Онтогенетические основы этих построений говорят в пользу не метафорического, а стратегического характера кантианских исследований в современной нейронауке.
В контексте этих исследований мы можем заявить об их протоарифметических чертах. В случае людей математические способности в значительной степени не зависят от языка, и их развитие с самого рождения значительно увеличивает вероятность расцвета математического таланта в будущем. Мы обращаем внимание на взаимозависимость развивающегося мозга, социальной и культурной среды, которая проявляется в процессе аккультурации мозга и нейронной детерминации культуры. Этот тип взаимодействия прокладывает путь к введению концепции трансцендентализма деятельностного типа.
Проблема единства и разобщенности науки: Кант vs. Кун
Леонид Юрьевич Корнилаев
(Балтийский федеральный университет им. Иммануила Канта)
Проблемы единства и унификации имеют большое значение в философии науки. Почему наука должна быть единой или, наоборот, не может быть таковой? Неотъемлемым этапом эволюции этой проблемы стало кантовское учение о систематичности, во многом заложившее основу для возможности создания единого научного образа мира в целом. В философии науки существует множество концепций, в которых отстаивается как единство науки, так и его принципиальная невозможность. В ХХ веке одной из наиболее заметных доктрин о разобщенности науки была антиредукционистская концепция Т. Куна. В своем выступлении я анализирую позиции Канта и Куна, опираясь на ряд ключевых вопросов: концепция единства, обоснование необходимости единства / разобщенности, формирование новых наук, роль философии в развитии единства / разобщенности науки.
Кантовские элементы в историографии науки Э. Мецгер и Т. Куна
Карин де Бёр (Лёвенский католический университет)
Павел Райхль (Ньюкаслский университет)
Кант не упоминается в книге «Структуре научных революций», однако Т. Кун в начале 1990-х называл свою работу примером «постдарвиновского кантианства» (2000: 104). В ответ на статью Фридмана он согласовал свою теорию с теорией Канта, поскольку последний рассматривал априорные категории как «составляющие возможного опыта», не диктуя, «каким должен быть этот опыт» (2000: 245). Более того, в интервью 1995 года Кун упоминает, что чтение Канта в студенческие годы «было откровением» (2000: 264). Как бы то ни было, мы считаем, что эта ранняя встреча с Кантом не объясняет степени сходства между концепциями научной рациональности Канта и Куна. Различные комментаторы указывали на сходство между проектом Куна и проектом неокантианцев, таких как Кассирер (Friedman 2010, Ferrari 2012). Однако нет никаких доказательств того, что Кун был знаком с работами Кассирера в то время, когда он работал над «Структурой». Напротив, мы знаем, что Кун черпал вдохновение у французских авторов, которые в первые десятилетия двадцатого века обратились к истории науки, чтобы уловить формы научной рациональности в процессе их создания, особенно в работах Майерсона, Мецгер и Койре (Kuhn 1962/1970: vii-viii). Мы также знаем, что их взгляды были, по крайней мере частично, основаны на неокантианских прочтениях Канта. В этой статье мы стремимся пролить свет на кантовские элементы историографии науки Куна, сравнивая соответствующие аспекты «Структуры» с новаторской, но малоизученной работой, выполненной Элен Мецгер в период между Первой и Второй мировыми войнами. При этом мы будем принимать во внимание ее отношение к неокантианским подходам к науке, которые процветали во Франции в то время.
Литература
Ferrari, M. (2012), ‘Between Cassirer and Kuhn. Some Remarks on Friedman’s Relativized A Priori’, Studies in History and Philosophy of Science 43, 18-26.
Friedman, M. (2010), ‘Ernst Cassirer and Thomas Kuhn: The Neo-Kantian Tradition in the History and Philosophy of Science’, in: R.A. Makkreel and S. Luft (eds.), Neokantianism in Contemporary Philosophy (Bloomington: Indiana University Press), 177-191.
Kuhn, T. (1962/1970), The Structure of Scientific Revolutions (University of Chicago Press).
Kuhn, T. (2000), The Road since Structure: Philosophical Essays, 1970–1993, with an Autobiographical Interview, edited by J. Conant and J. Haugeland (Chicago / London: University of Chicago Press).