Л.А. Калинников. И. Кант и К.Г. Хаген

Доктор философских наук, профессор Леонард Александрович Калинников

Два этих имени в истории мировой культуры несопоставимы: философия – достояние любого образованного человека, а фармакология – сфера компетенции лишь тех, кто так или иначе связан с медициной. Однако величие и значимость первого имени сложилось и продолжается складываться как следствие того вклада в общую копилку человеческих достижений, какой вносят в нее люди масштаба Карла Готфрида Хагена. Ведь кто и помнил бы о первом – великом философе и самом его величии — если бы не великолепные результаты, полученные вторыми – рискну сказать, от К.Г. Хагена до … Альберта Эйнштейна (Albert Einstein, 1879 – 1955) и Нильса Бора (Nils Bohr, 1885 – 1962). Должно только отметить, что на первого Кант влиял непосредственно, тогда как на сотни и тысячи других, масштаба Эйнштейна и Бора или поскромнее, опосредованно, в разнообразных вариантах такого опосредования.

Как и Кант, Карл Готфрид Хаген родился в Кенигсберге, с тем лишь отличием, что на 25 лет позже первого, а еще через 20 лет они встретились: в 1769 году К.Г. Хаген как студент Альбертины слушал лекции уже в то время достаточно широко известного философа и ученого. Ученик внимал учителю с восхищением. Но и Кант достаточно скоро обратил внимание на одаренного и прилежного студента, интересы которого, казалось, не имеют пределов и, самое главное, находятся силы для их удовлетворения. Кант начал связывать с Карлом Готфридом большие надежды, видя в нем все задатки будущего большого ученого. Трех лет постоянного общения оказалось для этого более чем достаточно.

Но в 1772 году скончался отец Карла Готфрида – Генрих Хаген, придворный аптекарь и ученый, к которому сын относился с величайшим почтением] и любовью. Семейные обстоятельства потребовали от Карла Готфрида если не отказаться вовсе от научной карьеры, то отложить ее – надо было принимать все дела по руководству аптекой отца. Нужен был диплом фармацевта, получить который можно было лишь в столице.

С большим сожалением расставался Кант с любимым учеником, в то же время высоко оценив самоотверженный поступок молодого Хагена. Он пишет и дает ему рекомендацию в Берлин, в которой вполне обнаруживается, сколь близко к сердцу принимал Кант судьбу своего подопечного и сколь на него рассчитывал. В рекомендации Кант отмечает все таланты К.Г. Хагена и заключает, что, если быть заинтересованным в приходе на смену старшему поколению молодых и еще более образованных людей для всестороннего преуспеяния государства, он просил бы рекомендуемом) оказать всяческое содействие.

К.Г. Хаген с блеском сдает полагающийся экзамен и получает требуемый диплом. Под его руководством семейное аптечное дело поднимается на новый уровень. Будучи своего рода ремеслом, опиравшимся на огромный опыт и накопленные обыденные знания, фармация усилиями Карла Готфрида Хагена превращается в область химико-медицинской науки, перед которой в итоге открылись совершенно новые горизонты планомерного поступательного развития.

Однако сил в этом человеке явно хватило бы на нескольких. Занятия чистой наукой он не оставляет его, и, когда медицинский факультет Кенигсбергского университета предлагает ему в 1775 году занять место доцента по кафедре всеобщего естествознания, двадцатишестилетний Хаген принимает это предложение, становясь коллегою Иммануила Канта. Мечта к этому времени уже ставшего профессором философа сбылась, а его надежды очень скоро оправдались. Хаген сразу же был вынужден читать на медицинском факультете Альбертины лекции по курсам ботаники, зоологии, физики, химии, минералогии. И все эти курсы имели блестящий успех. Не только студенты, но и его старшие коллеги посещали эти лекции, и очевидцы сообщали, что иногда лектору некуда было поставить ногу, чтобы переменить позу, так была переполнена аудитория.

Карл Готфрид Хаген

В чем же заключались слагаемые этого успеха? Во-первых, конечно, в новейших научных сведениях, в курсе которых неизменно оказывался Хаген, успевавший следить почти за всеми научными журналами мира. Во- вторых, эти научные факты он умел подавать в системе, опираясь на научные принципы, наиболее убедительно их объясняющие. Наконец, в- третьих, Карл Готфрид Хаген одним из первых в академической практике начал применять совершенно новую лекционную методику: он ввел в лекцию показ научного эксперимента с последующим анализом всех его результатов, производя затем выводы теоретического характера как необходимые причины очевидных для аудитории фактов. Это производило на студентов впечатление рождавшихся на их глазах знаний. Догматическое усвоение здесь оказывалось оставленным вовсе – оно заменялось развивающей творческое воображение эвристикой, где усвоение знания становилось побочным продуктом метода.

Во всем этом незримо присутствовал Кант, плодотворное общение с которым продолжалось вплоть до смерти великого философа. Карл Готфрид Хаген не только воспринял идеи логики и методологии научных поисков, которые развивал в своих критических работах Кант, но и применял их в своей научной и преподавательской деятельности. Можно отметить, что в этом отношении он оказался полной противоположностью Иоганну Готфриду Гердеру (Johann Gottfried Herder, 1744 — 1803), другому выдающемуся ученику Канта, на которого также возлагались большие надежды, но который не сумел понять и принять совершенного Кантом в критический период «коперниканского переворота» в философии и вступил с учителем в длительную и бесплодную дискуссию. Оправданием Гердеру могло бы послужить лишь то, что он слушал лекции Канта лет на десять раньше Хагена; последний же учился у Канта в то время, когда в разуме философа как раз и складывались основы нового мировоззрения, получившего название критицизма, или трансцендентального идеализма.

К.Г. Хаген глубоко усвоил ту методологию, которую Кант определил как проблематическую, говоря о том, что применение разума, осуществляемое при этом, гипотетическое. Сознание здесь движется от общего, принимаемого лишь проблематически и составляющего идею, к частному, которое достоверно. Если похоже на то, что из общего правила вытекают и другие частные случаи, которые могут быть указаны, то отсюда следует заключение о всеобщности правила, а затем из всеобщности правила мы переходим к тем случаям, которые сами по себе не даны; эти-то не данные сами по себе случаи и представляют главный интерес исследователя. Это тот путь, которым достигается связность опыта, то систематическое единство правил, что может рассматриваться как особый критерий истинности знания, который, конечно же, не может быть абсолютным по всей строгости. Вот это восприятие и понимание относительности знания и его непрерывного развития и совершенствования, в процессе которого переживаются даже научные революции, понятие которых внес в методологию науки именно Иммануил Кант в своей «Критике чистого разума», делало столь привлекательными лекции Хагена, поскольку он считал своим долгом открывать перспективу новым поискам, возбуждая к ним молодые умы. Я не ставлю перед собой задачу проследить полностью академическую и научную карьеру К.Г. Хагена. Хотя это само по себе необычайно важно в историко-научном плане и интересно. Я просто хотел бы показать, как отношения учителя и ученика дополнились и переросли в отношения двух коллег, общение которых приносило обоюдную пользу. К.Г. Хаген часто обсуждал с Кантом как осуществляемые им эксперименты, так и их истолкование, результатом чего становилась более общая точка зрения, приоткрывающая новые горизонты. Но и Кант постоянно обращался за помощью к молодому коллеге, особенно когда ему надо было проверить достоверность тех или иных экспериментов, от которых иной раз зависело изменение точки зрения на ту или иную натурфилософскую проблему. Кроме того, с течением времени у него появилась привычка получать от Хагена новейшую научную информацию в области химии, физики, биологии, тем более – из области физической химии, формирующейся не без усилий самого Хагена.

Особой интенсивности общение двух ученых достигло с того момента, когда Кант в 1796 году оставил свою кафедру, прекратив чтение лекций в университете. С 1783 года, когда философ купил собственный дом на Принцессинштрассе, он завел обычай своих знаменитых обедов, и К.Г. Хаген был достаточно частым гостем за столом у Канта. С 1796 года встречи эти значительно участились, общение со своим бывшим учеником становилось для него все более необходимым. Профессор Хаген обладал уже колоссальной эрудицией и опытом большого ученого-энциклопедиста, а Кант приступил к работе над важнейшей, как он считал, методологической проблемой «о переходе от метафизических начал естествознания к физике», подготовительные материалы к которой и черновые наброски получили позднейшее название «Opus postumum».

Известно обращение Канта к Хагену, когда ему потребовалось осмысление экспериментальных результатов графа фон Румфорда (Бенджамина Томсона) (Benjamin Rumford (Thompson), 1753 – 1814), вынуждающих Канта изменить свою точку зрения на природу тепла, а также и других фактов, оказавшихся в его распоряжении и действующих в том же направлении. Та точка зрения, что тепло представляет собою движение специальной материальной субстанции – теплорода (Warmestoff), доминировала на протяжении почти всего XVIII столетия, и Кант разделял ее. Как и авторы тех учебников, которые он использовал при чтении лекций по физике (это бы-ли, во-первых, J.Ch.P. Erxleben. Anfangsgriinde der Naturgeschichte. Zum Gebrauch akademischer Vorlesungen. Gottingen & Gotha, 1768 и, во-вторых, W.J.G. Karsten. Mathesis theoretica elementaris atque sublimior in usum aca- demicarum praelectionum. Rostock &Greifswald, 1760). Из экспериментов графа фон Румфорда следовало, что тепловые явления объясняются не теплородом, а движением молекул, мельчайших частиц, из агрегата которых состоят физические тела, о чем еще в XVII веке учил Ф. Бэкон Верулам- ский (Francis Bacon, 1561 – 1626) в знаменитом «Новом органоне». Кант пишет К.Г. Хагену письмо от 2 апреля 1800 года [1] по поводу экспериментов, о которых он прочитал в книге, посвященной описанию путешествий. Известно, что это был излюбленный род чтений Канта. В книге Тауриниуса «Описание путешествия по некоторым морям и странам» (Taurinius. Beschreibung einer See-und Landreisen usw. Mit einer Vorrede von Jac.Ebert, Professor zu Wittenberg. Lei£ig, 1799 — 1801) говорилось о том, что если расплавленную медь вливать в воду, то она спокойно кристаллизуется, а если воду вливать в расплавленную медь, то реакция будет бурной, похожей на взрыв. Редактор книги профессор Эберт, сторонник теплорода, отмечает, что это сообщение неверно. Кант просит Хагена проделать этот эксперимент и сообщить ему результат, что последний и не замедлил исполнить и сообщить Канту результат уже 12 апреля.

В 1790-х годах, времени последнего десятилетия в жизни Канта, в химии, благодаря прежде всего работам А. Лавуазье (Antuan Laurent Lavoisier, 1743 – 1794) происходила научная революция, за всеми перипетиями которой Кант следил с неослабным вниманием. Конечно, новая теория горения, разработанная Лавуазье, и вообще окислительно-восстановительная теория, разрушающая представления о флогистоне как особой субстанции горения, для теоретических поисков Канта в его «Opus postumum» значила очень много. В 1796 году он просит Карла Готфрида Хагена проделать для него все ставшие знаменитыми эксперименты Лавуазье, включая и процеживание воды через раскаленный ружейный ствол, заполненный железными кольцами, в процессе которого происходит разложение воды на кислород и водород. Биографы Канта сообщают, что профессор

Хаген повторил в своей лаборатории указанные эксперименты в присутствии самого Канта. Дело потребовало двух дней и получило название «двух лекций», поскольку Кант просил Хагена провести эксперименты в его лекционной манере, то есть с объяснением всех условий и анализом результатов.

Стареющий Кант, по наблюдениям Хагена, очень нуждался в общении, поэтому он навещал великого философа достаточно часто, охотно исполняя мелкие поручения, даваемые ему Кантом. Это были просьбы отправить письмо, принести нужный журнал или газету, пригласить кого-то из друзей… Неизменно теплые отношения стали особенно душевными в это последнее десятилетие жизни великого мудреца. Дружба И. Канта и К.Г. Хагена оказалась плодотворной для обоих, сказалась на их научных поисках и выработке таких методов преподавания в университете, что уже к середине XIX века привело к реформе всей системы университетского образования.

1. I. Kant an C.G. Hagen. 2. April 1800 // I. Kant. Briefwechsel. Hamburg: Felix Meiner Verlag, 1972. S. 794-795.