А. А. Орлов. Проблема справедливого мирового порядка в трактате И. Канта «К вечному миру»
Существует множество проектов «вечного мира», но актуальность сохранили только те из них, которые отвечали на насущные вопросы эпохи. Знаменитый философ Иммануил Кант (1724—1804), не теряя идейной связи со своими предшественниками (Его биограф пишет о влиянии, оказанном на Канта ближайшими предшественниками: …с одной стороны, Г.В. Лейбницем и Х. Вольфом, с другой — Д. Юмом и Ж.Ж. Руссо. Критика Канта действительно занимает среднее положение между всеобъясняющим рационализмом Лейбница и эмпирическим скептицизмом Юма, между примиряющей, сухой философией Вольфа и страстным протестом Руссо (Филиппов, 1996,с. 346, 348, 371).), новаторски подошел к решению проблемы прекращения войн и установления справедливого мирового порядка. Он полагал, что природа (Термином «природа» Кант, утверждавший, что поскольку Бог не может быть найден в опыте, он не принадлежит к миру явлений, то невозможно ни доказательство, ни опровержение его существования, заменяет слово «Бог». Определение же «природы» у него следующее: Действуя как принуждающая причина, законы которой нам неизвестны, она называется судьбой, а с учетом целесообразности мировых событий, выступая как глубоко скрытая мудрость высшей причины, направленной на объективную конечную цель человеческого рода и предопределяющей ее достижение, она называется провидением… (Кант,2003, с. 218).) и разум неизменно ведут человечество по пути к лучшему будущему даже против воли людей.
Предварительное установление природы состоит в следующем: 1) она позаботилась о том, чтобы люди имели возможность жить во всех местах Земли; 2) посредством войны она рассеяла людей повсюду, даже в самые непригодные для хозяйства края, чтобы заселить их; 3) войной же она принудила людей вступать в более или менее законные отношения (Кант, 2003, с. 219).
Мирные связи первоначально возникли между народами благодаря взаимовыгодной торговле. Но, позаботившись о том, чтобы люди могли жить во всех уголках Земли, природа «деспотически пожелала», чтобы они действительно жили повсюду, и избрала для этого самое действенное средство — войну, рассеявшую родственные племена на тысячи километров друг от друга.
Для самой же войны не нужно особых побудительных оснований: она привита, по-видимому, человеческой природе и считается даже чем-то благородным, к чему человека побуждает честолюбие, а не корысть» (Кант, 2003, с. 220).
В самом начале трактата Кант утверждал:
Война есть печальное, вынужденное средство в естественном состоянии (где не существует никакой судебной инстанции, приговор которой имел бы силу закона) утвердить свои права силой (Кант, 2003, с. 208).
Состояние мира между людьми, живущими по соседству, не есть естественное состояние; последнее, наоборот, есть состояние войны, т.е. если и не беспрерывные враждебные действия, то постоянная их угроза. Следовательно, состояние мира должно быть установлено (Кант, 2003, с. 209).
Народы вынужденно организовались в государства для защиты от нападений извне. Здесь вступил в действие разум. Для автора наилучшая форма управления государством — республиканская (Кант отличает республиканское устройство от демократического. Он придерживается того взгляда, что существуют три формы политической власти: автократия, аристократия, демократия, т.е. власть монарха, дворянства, народа. Вторая форма есть форма правления и касается того способа, каким государство распоряжается полнотой своей власти… Республиканизм есть государственный принцип отделения исполнительной власти (правительства) от законодательной; деспотизм — принцип самовластного исполнения государством законов, данных им же самим… Из трех форм государства демократия в собственном смысле слова неизбежно есть деспотизм (Кант, 2003, с. 211). Впрочем, гораздо важнее для народа способ правления, чем форма государства (Кант, 2003, с. 212). Начинавший свою научную деятельность как последователь Канта И.Г. Фихте (1762—1814) в рецензии (1796 г.) на трактат «К вечному миру» писал: Рецензенту кажется недостаточно определенным, по крайней мере подающим повод для неверных толкований, предлагаемое автором разделение законодательной и исполнительной властей. <…> …Исполнительной власти должен быть придан дополнительный орган, который не направляет ее, но, как только устанавливает, что свобода и правопорядок находятся под угрозой, призывает к суду народа всегда лишь под своей собственной ответственностью (Фихте, 2003, с. 245—246).), но он признает, что люди не ангелы, поэтому изначально не склонны к столь возвышенному устройству. Однако хорошая организация государства (а это, добавляет философ, как раз под силу человеку) может так взаимно направить силы эгоистических склонностей, чтобы каждая из них или сдерживала, или уничтожала разрушительное действие другой. Не став моральным, человек, по крайней мере, сделается гражданином (Кант, 2003, с. 221—222). «Проблема создания государства разрешима… даже для народа дьяволов (если только они обладают рассудком)» (Кант, 2003, с. 222).
Кант не идеализирует людей и не собирается призывать к их моральному улучшению, в отличие от Пенна и Бентама. Но в природе он видит механизм, помогающий нейтрализовать немирные побуждения человека и осуществить состояние мира, определяемое силой закона (т.е. правом). Не от высокой моральности следует ожидать хорошего государственного устройства, а скорее наоборот.
…Разум при помощи эгоистических склонностей, которые естественным образом даже внешне противодействуют друг другу, может воспользоваться механизмом природы как средством для того, чтобы осуществить свою собственную цель — предписание права… можно сказать: природа неодолимо хочет, чтобы право получило в конце концов верховную власть (Кант, 2003, с. 222).
Право должно господствовать во всех государствах, в их отношениях между собой, и тогда человечество постепенно придет к идее всемирно-гражданского права, поскольку все люди, по убеждению Канта, потенциально являются гражданами общечеловеческого государства. Но если хоть один народ останется в естественном (догосударственном) состоянии, истребительная война не прекратится.
Человек… (или народ) в естественном состоянии… живя рядом со мной, нарушает мое право уже самим этим состоянием, если не делом, то беззаконностью своего состояния. Этой беззаконностью он постоянно угрожает мне, и я могу принудить его или вступить вместе со мной в общественно-законное состояние, или же избавить меня от своего соседства (Кант, 2003, с. 209— 210, примеч.).
В современном ему мире философ видит некое подобие действующей системы международного права.
Более или менее тесное общение между народами Земли развилось всюду настолько, что нарушение права в одном месте чувствуется во всех других. Из этого видно, что идея права всемирного гражданства есть не фантастическое или нелепое представление о праве, но необходимое дополнение неписанного кодекса как государственного, так и международного права к публичному праву человека вообще и, таким образом, к вечному миру (Кант, 2003, с. 218).
По мнению Канта, подобная система международного права еще не гарантирует человеку мира, так как в самой ее сути заложено представление о раздельном существовании независимых государств[1]. Тем не менее слово «право» не изгнано полностью даже из военной политики, да никто и не решился предложить это публично. Во время войны стороны простодушно ссылаются на него для оправдания нападения, хотя в таком случае, пишет Кант, оно не имеет законной силы и не побудило ни одно государство отказаться от своих планов (Кант, 2003, с. 213—214).
Для философа состояние войны, как ни горько это звучит, все же лучше, чем слияние государств в единую державу, переход к всеобщей монархии. Он уверен: бездушный деспотизм (кладбище свободы) превращается тогда в анархию. Однако и здесь Кант видит заложенный природой защитный механизм — разделение народов различием языков и религии[2]. Это различие, хотя и влечет за собой склонность к взаимной ненависти и дает повод к войне, с ростом культуры и при приближении людей к большему согласию в принципах ведет к взаимопониманию и миру, осуществляемому равновесием всех сил, их активнейшим соревнованием (Кант, 2003, с. 223).
Кроме права гарантией движения к миру будет «дух торговли, который рано или поздно овладевает каждым народом» и «не может существовать рядом с войной» (Кант, 2003, с. 223). (Автор, проведший всю жизнь в крупном торговом городе Кёнигсберге, друживший с некоторыми купцами из числа членов местной британской фактории, постоянно имел перед глазами прямые доказательства важнейшей роли международного обмена товарами (Наиболее близкими по духу людьми для Канта были английские купцы Грин и Мотерби (Филиппов, 1996, с. 346—348).).) Торговля приносит правителям деньги, и желание их приобрести заставляет государства
…содействовать благородному миру и повсюду, где угрожала вспыхнуть война, предотвращать ее своим посредничеством, как будто они находятся с этой целью в постоянном союзе (Роль денег Кант оценивает неоднозначно. Ранее он писал: Накопление богатств могло бы привести к… [тому, что] другие государства, увидев в том военную угрозу, будут вынуждены к упреждающему нападению (так как из трех сил: вооруженной силы, силы союзов и силы денег — последняя могла быть наиболее надежным орудием войны, если бы не было так трудно определить ее размеры) (Кант, 2003, с. 207).) . <…> Таким образом, самим устройством человеческих склонностей природа гарантирует вечный мир (Кант, 2003, с. 223—224).
Его, конечно, нельзя предсказать, но его обязательно надо добиваться (Кант, 2003, с. 223—224).
Борьба за дело мира может быть значительно облегчена, если правители в своей практической деятельности согласятся учитывать предложения философов. Кант считает не лишним включить в проект будущего мирного договора одну тайную статью, категорически отрицая возможность добавления в документы такого рода статей как основу для новой войны (Кант, 2003, с. 205). Он называет статью тайной только в том смысле, что «признание авторства будет сомнительным для собственного достоинства» автора (Кант, 2003, с. 224) в следующей формулировке: «…максимы (принципы. — А.О.) философов об условиях возможности всеобщего мира должны быть учтены государствами, вооружившимися для войны» (Кант, 2003, с. 224). Государству следует негласно, чтобы не подорвать авторитет правителей и не вызвать сомнений в их государственных способностях, побуждать философов к публичному обсуждению «всеобщих максим» ведения войны и укрепления мира. Философов полезно выслушать даже в том случае, если их советы не привлекут внимания представителей власти. «Нельзя ожидать, чтобы короли философствовали или философы стали королями»[3], но обмен мнениями необходим и тем и другим для внесения ясности в их деятельность. При этом ученый убеждает власть имущих не опасаться подрыва устоев государства: «…поскольку класс этот [философы] по своей природе не способен создавать сборища и клубы, нет оснований упрекать его в пропаганде» (Кант, 2003, с. 225).
В 1795 году эти слова звучали неубедительно для коронованных особ. Перед их глазами был пример революции во Франции, в идейном плане подготовленной философами-просветителями. Людовик XVI уже сложил голову на плахе. Французские войска, наносившие армиям первой коалиции поражение за поражением, перенесли революцию за границы своей страны. После прихода к власти в Пруссии короля Фридриха Вильгельма II (1786—1797), издавшего эдикты об усилении цензуры (1788, 1792 гг.) и о защите официального протестантизма (1788 г.), Канту — ректору Кёнигсбергского университета — пытались запретить писать. Опубликование же им (по преодолении долгих цензурных мытарств) сборника статей «Религия в пределах только разума» (1793 г.) вызвало ответное действие прусского правительства, покрывающее, по выражению российского биографа, последнее «вечным позором». Сочинение имело необычайный успех и вскоре вышло вторым изданием. Из Берлина Канту прислали королевский указ, в котором говорилось:
С величайшим неудовольствием мы заметили… что вы злоупотребляете вашей философией для искажения и унижения многих основных учений Св. Писания и христианской веры. Мы были о вас лучшего мнения; вы сами должны понять, как безответственно действуете вы против вашего долга как учителя юношества и против наших, вам отлично известных, отеческих попечений о стране (Филиппов, 1996, с. 362, 365—366).
Затем была высказана угроза, что если Кант осмелится сделать нечто подобное впредь, он подвергнется «самым неприятным последствиям». Выговор тяжело подействовал на семидесятилетнего философа. С тяжелым сердцем он подчинился запрету, скрыв от всех, кроме одного близкого друга, содержание указа. Но как только король умер и на престол вступил более либеральный Фридрих Вильгельм III (1797— 1840), Кант издал сочинение «Спор факультетов» (1798 г.), где подробно изложил обстоятельства борьбы с цензурой (Филиппов, 1996, с. 362, 365—366).
В России в период правления императора Павла I (1796— 1801) Кант вкупе с другими философами пришелся не ко двору.
В мемуарах принца Евгения Вюртембергского (1788—1857) — племянника супруги Павла, императрицы Марии Фёдоровны — говорится о том, как 13-летний мальчик вместе со своим воспитателем бароном Г.Э. фон Дибичем впервые (в феврале 1801 года) посетил Петербург. Во время аудиенции Павел ласково беседовал с ним по-немецки и по-французски.
…Всё шло хорошо до тех пор, пока у принца с языка не сорвалось имя Канта. Лицо императора тотчас же омрачилось, а Дибич пробормотал как бы про себя: «Проклятые философы!» Принц все же сумел придать своим словам такой смешной оборот, что Павел громко рассмеялся (Зубов, 2007, с. 101—102).
Думается, что не будь французской революции, отношение Павла I, прекрасно знакомого с учениями просветителей, к Канту не было бы таким отрицательным. Император положил в основу своей государственной программы, подготовленной задолго до занятия им трона, некоторые принципы, например примат закона, согласующиеся с теорией немецкого философа.
Представитель русского зарубежья ХХ века В.П. Зубов писал:
…Павел был сыном своего времени, времени просвещенного абсолютизма, энциклопедистов и французской революции. Он способствовал развитию событий эпохи, полагая, что противостоит им… Французская республика в глазах Павла была безумием, но, как ученик Монтескьё[4], он отклонял и деспотию, пагубную как для монарха, так и для общества. Ирония судьбы состоит в том, что именно Павел вошел в историю как деспот» (Зубов, 2007, с. 34—35).
Слова Канта о деспотизме, превращающемся в анархию, могли бы стать эпиграфом к исследованию жизни и деятельности Павла I.
При Александре I интерес россиян к сочинениям великого кёнигсбержца уже не сдерживался никакими запретами. Напротив, власть поощряла этот интерес, о чем говорит помещение в «Санкт-Петербургском журнале» (официальном печатном органе Министерства внутренних дел) в октябре 1804 года (через 8 месяцев после смерти ученого) наряду с переводами работ английских мыслителей Дж. Бентама и А. Смита статьи о Канте[5] (Пыпин, 1869, с. 814).
Умонастроению издателей и, вероятно, значительной части читателей журнала соответствовали идеи Канта (главная цель любого общества — достижение счастья его членов, а истинная задача политики — сделать подданных довольными своим состоянием). Этого, с его точки зрения, можно достигнуть только благодаря устранению всякого недоверия к политическим максимам. Принципы практической политики должны быть в согласии с правом общества, ибо только так возможно соединение целей всех. Надо стремиться к выработке публичного права, и тогда вечный мир станет задачей, решение которой достигается постоянно и непрерывно приближает к осуществлению (Кант, 2003, с. 240—241).
«Дней Александровых прекрасное начало» с их наивной верой в быстрое и успешное реформирование государства побуждало относиться с доверием к идеалистическим представлениям философа о том, что практическая политика может и должна быть моральной, поскольку оба понятия (политика и мораль) имеют отношение к праву. Кант полагал: несмотря на разные сферы правового приложения политики и морали, их сближает общая цель. «…Не может быть… спора между политикой как практическим учением о праве и моралью как теоретическим учением о нем (тем самым никакого спора теории с практикой)…», — заявляет он (Кант, 2003, с. 225—226). Еще в преамбуле к трактату ученый оговаривался, что мыслит с позиций политика-теоретика, поэтому его идеи не могут быть опасны для политика-практика, исходящего в своих действиях только «из принципов, основанных на опыте». «… Государственный муж, умудренный опытом, может нисколько не опасаться за исход игры (Эта фраза свидетельствует: Кант задолго до голландского историка Й. Хёйзинги, автора знаменитой книги «Человек играющий», вскрыл игровой характер человеческой культуры. Игра невозможна без соблюдения правил, известных всем участникам (Хёйзинга, 2003, с. 107, 207). Если правила — это право, а политики — игроки на мировой сцене, то философы — рефери, строго следящие за соблюдением правил. Игра не может состояться в отсутствие кого-либо из ее участников. По мнению Хёйзинги, в тотальной войне, в отличие от войны рыцарской, теряется игровой характер (Хёйзинга, 2003, с. 107). Подобная идея встречается и у Канта: …Истребительная война, в которой могут быть уничтожены обе стороны, а вместе с ними и всякое право, привела бы к вечному миру лишь на гигантском кладбище человечества (Кант, 2003, с. 209).) , как бы удачны ни были ходы его партнера» (Кант, 2003, с. 205). Но если цели народа и правителя не совпадают, как часто бывает в жизни? А если одна часть народа настроена против другой? Как, наконец, человеку победить «злой принцип» (Кант придерживается принципа свободы воли. Поэтому, признавая наличие у людей злой воли, он в то же время верит в возможность человека развить в себе (при помощи цивилизующего влияния законов) моральные задатки «непосредственного уважения к праву»: …так как уважение к понятию права, от чего человек не может отречься, самым торжественным образом санкционирует теорию, утверждающую возможность соответствовать этому понятию, то каждому ясно, что он… должен вести себя в согласии с ним, а другие — как хотят (Кант, 2003, с. 230—231, примеч.). …берется предвидеть, будто человек никогда не захочет осуществления цели, приводящей к вечному миру. Конечно, для этой цели недостаточно желания всех отдельных людей жить в законном устройстве по принципам свободы (расчлененное единство воли всех). Но необходимо, чтобы все вместе захотели такого состояния (коллективное единство объединенной воли)… необходимо еще и объединяющее их основание для выявления общей воли (Кант, 2003, с. 226).) в самом себе? Кант пишет, что практик, исходя из человеческой природы, Кант понимает: правовое общество возникнет нескоро. В существующих условиях идея отчасти может быть реализована с помощью публичного права, основанного на принуждении. Но вряд ли стоит рассчитывать на то, что законодатель после объединения дикой массы в народ добровольно предоставит ему возможность создать правовое устройство посредством общей воли подданных. «…Тот, в чьих руках власть, не позволит, чтобы народ предписывал ему законы» (Кант, 2003, с. 227). Во внешней политике ни одно государство не желает подчинять себя суду других государств (Опять обращаем внимание на противоречивость утверждений автора. Далее он пишет: «…великие державы никогда не стыдятся простого народа, только друг друга…» (Кант, 2003, с. 230).) . Европа стремится поработить и ограбить другие части света (Кант, как и Бентам, выступает против колониальной политики европейских государств. Но побудительный мотив у него другой. Он критикует «поведение цивилизованных, преимущественно торговых, государств нашей части света» за чудовищную несправедливость, проявляемую ими при завоевании чужих стран и народов (Кант, 2003, с. 217). Как, однако, сочетается критика политики «торговых государств» (за общим эвфемизмом угадывается конкретное указание на Англию) с высказанной ранее мыслью о том, что никто не может быть спокоен, пока хоть один народ находится в естественном состоянии, порождающем войны? У Канта читаем: Уже из того, что мы с глубоким презрением смотрим на приверженность дикарей к их не основанной на законе свободе, когда они предпочитают вести бесконечные распри… и считаем это грубостью, невежеством и скотским унижением человечества, следовало бы заключить, что культурные народы (каждый сам по себе объединенный в государство) поспешат как можно скорее выйти из столь порочного состояния (Кант, 2003, с. 213). Отношение Канта к Англии — главному торговому конкуренту Пруссии — было весьма критическим. В прелиминарных статьях предлагаемого им проекта всеобщего мирного договора он посвятил отдельную статью (4-ю) оправданию борьбы с государством, пытающимся за счет своей кредитной политики («остроумное изобретение одного торгового народа в этом столетии») вызвать государственное банкротство конкурентов и нанести «неоправданный ущерб другим государствам» (Кант, 2003, с. 207—208). Ср. с антибританским пассажем Гердера: Торговля… должна не разделять, а объединять людей… Если один народ вознамерился закрыть море для другого народа, запретить ему пользоваться силой ветра, это должно вызвать всеобщее возмущение народов… (Гердер, 2003, с. 256—257). Знакомство Канта с английским купцом Грином началось с весьма неприятного обстоятельства. Философ в присутствии последнего резко осудил деспотический образ действий британского правительства в отношении североамериканских колоний. Грин вызвал Канта на дуэль. Тот попросил позволения договорить до конца, после чего собеседник, пораженный безупречностью аргументации, дружески пожал ученому руку (Филиппов,1996, с. 346—347).). «Таким образом, все варианты теории права государственного, международного и всемирного гражданства расплываются в бессодержательные, невыполнимые идеалы…» Практика же, основанная на знании человеческой природы, напротив, «могла бы найти прочную основу для государственной мудрости» (Кант, 2003, с. 227).
В этой ситуации гражданское общество и власть имущие будут двигаться навстречу друг другу. Первое потребует от вторых, чтобы они стремились приблизиться к лучшему по своим правовым основам устройству.
Государство может управляться республикански, даже если оно обладает по действующей конституции деспотической верховной властью, пока народ постепенно не окажется способным воспринимать чистую идею авторитета закона… и тем самым созреет для выработки собственного законодательства… А если бурей революции, вызванной дурным устройством, неправомерно было создано более законосообразное, то тогда ни в коем случае не дозволено пытаться вернуть народ к старому порядку… Что касается внешних сношений, то от государства нельзя требовать, чтобы оно отказалось от своего деспотического устройства (которое, однако, могущественнее внешних врагов) до тех пор, пока ему грозит опасность быть немедленно поглощенным другими государствами» (Кант, 2003, с. 228).
Кант призывает не покушаться на состояние публичного права, даже если оно запятнано несправедливостью:
…любое правовое… устройство лучше, чем никакое (анархия), что может возникнуть в результате преждевременной реформы. Государственная мудрость, следовательно, обязана при существующем положении дел проводить реформы, соответствующие идеалу публичного права; революции же, которые возникают естественно, призваны самой природой не для того, чтобы приукрасить еще большее угнетение, а чтобы путем коренной реформы установить единственно прочное, основанное на принципах свободы законное устройство (Кант, 2003, с. 228, примеч.).
Здесь Кант дал ответ как сторонникам, так и противникам революции. В соответствии с духом просветительской идеологии он признает естественными и полезными только те революции, которые побуждают общество двигаться в сторону большей разумности и цивилизованности, позволяют приблизиться к достижению общего блага. Препятствовать этому бессмысленно и преступно. Но редко бывает так, чтобы революция не сопровождалась насилием. Кант полагает: восставший народ берет на себя всю ответственность за совершение, пусть и ради благой цели, неправовых действий[6]. Во втором приложении к трактату, носящем название «О согласии политики и морали», он пишет:
Если права народа попраны, то низложение (тирана) будет правомерным, в этом нет сомнения. Тем не менее со стороны подданных в высшей степени неправомерно именно таким способом добиваться своего права, и они не могут жаловаться на несправедливость, если потерпят поражение в этой борьбе и вследствие этого подвергнутся жестоким наказаниям[7] (Кант, 2003, с. 237).
ретает себе правителя, а не этот последний… приобретает себе данное государство» (Кант, 2003, с. 206). С другой стороны, далее он заявляет: суверенитет принадлежит государству, «суверенность народа — нелепое выражение» (Кант, 2003, с. 213). Философ разрешает противоречие следующим образом. Его не устраивает положение, при котором верховный глава государства не член этого государства, а его собственник (Кант, 2003, с. 210—211). «Любая непредставительная форма правления есть, по сути дела, псевдоформа, потому что в одном лице не может выступать законодатель и исполнитель собственной воли…» (Кант, 2003, с. 211). Идеалом для него является ситуация, когда, по примеру прусского короля Фридриха II Великого (1740—1786), правитель — «всего лишь верховный слуга государства» (Кант, 2003, с. 212). Высокие эпитеты, которые традиционно даются властителю «должны внушать его душе смирение… на него возложена миссия… управлять правом людей, и ему постоянно следует опасаться чем-либо задеть эту зеницу Господа» (Кант, 2003, с. 212, примеч.). Здесь же см. мнение Канта о том, что «демократии совершенно невозможно (кроме как путем насильственной революции) достичь единственно совершенного правового устройства».
«…Люди не могут уйти от понятия права ни в частных своих отношениях, ни в публичных», — утверждает философ (Кант, 2003, с. 231). Он стремится выявить общий принцип, порождающий идею «вечного мира», и показать, что зло, преграждающее путь к нему, возникает из-за подчинения принципов конкретной политической цели. Таким образом, лошадей запрягают позади повозки.
…Принцип моральной политики заключается в том, что народ должен объединиться в государство в соответствии с одними только правовыми понятиями свободы и равенства, и этот принцип основан не на смышлености, а на долге (Кант, 2003, с. 233).
Правители обязаны
…не устранять и не ущемлять ничьих прав из-за недоброжелательства или сочувствия к другим. Для этого прежде всего необходимо внутреннее устройство государства, опирающееся на чистые принципы права, и, кроме того, объединение государства с соседними или даже с отдаленными государствами (по аналогии со всеобщим государством) для законного решения их споров (Кант, 2003, с. 234).
Мир не погибнет, если злых людей станет меньше. Моральное зло самопротиворечиво и саморазрушительно. Оно медленно, но уступает место моральному принципу добра
(Кант, 2003, с. 234).
Кант призывает человека бороться со злым принципом в самом себе, ибо это есть источник всех преступлений:
…разум… непрестанно растет в силу постоянного прогресса культуры, вместе с которой растет и вина за правонарушения. <…> Истинная политика не может сделать шага, не присягнув заранее морали, и хотя политика сама по себе — трудное искусство, однако соединение ее с моралью — вовсе не искусство… Право человека должно считаться священным, каких бы жертв это ни стоило господствующей власти (Кант, 2003, с. 235).
Принципы моральной политики, по мнению Канта, могут и должны быть применены в международном праве. Такое правовое положение (status juridicus)
…должно проистекать из какого-нибудь договора, которому, однако, не нужно (подобно тому, из которого происходит государство) основываться на принудительных законах, но которое, во всяком случае, может быть договором постоянно свободной ассоциации, подобно вышеупомянутому договору федерации различных государств (Кант, 2003, с. 239).
Моральность международной политики (или правовой характер последней, что для автора одно и то же) проявится в том случае, «…если договор связывает государства для того, чтобы поддерживать мир между собою и по отношению к другим государствам, но ни в коем случае, чтобы делать приобретения» (Кант, 2003, с. 238).
…единственное правовое состояние государств, совместимое с их свободой, — это федерация, имеющая целью устранение войны. Итак, согласие политики с моралью возможно только в федеративном союзе (Кант, 2003, с. 239).
В соответствии с этими взглядами Кант предлагает свой проект мирного договора, который установит не временное перемирие, чреватое опасностью нового конфликта, а прочный мир на вечные времена. Проект состоит из шести предварительных (прелиминарных) и трех окончательных (дефинитивных) статей. Прелиминарные статьи таковы:
1) не сохранять в договорах (тайно) основ для новой войны;
2) государства не могут приобретаться другими государствами;
3) постоянные армии должны со временем исчезнуть, так как они представляют постоянную угрозу для соседей и превращают человека в орудие в руках другого, «а это несовместимо с правами человека, присущими каждому из нас». Постоянные армии следует заменить добровольным ополчением граждан (Кант, 2003, с. 207);
4) государственные долги не должны использоваться для целей внешней политики;
5) нельзя допускать насильственное вмешательство в политическое устройство и управление другого государства;
6) во время войны непозволительно прибегать к тайным действиям против своего врага, дабы сохранить возможность примирения в будущем.
После принятия таких условий, в реальности чего автор не сомневается, можно будет подписать окончательные статьи мирного договора. Они составят основу кодекса всемирногражданского права, который позволит всем людям считать себя гражданами общечеловеческого государства. Для этого необходимо:
1) привести устройство государств, вошедших в союз, к республиканской форме правления;
2) основать международное право на принципе федерализма свободных государств. Каждый народ в целях своей личной безопасности должен требовать от другого совместного вступления в сообщество, подобное гражданскому, где всем должны быть обеспечены их права. «Это был бы союз народов, который, однако, не должен быть государством народов»(…Должен существовать особого рода союз, который можно назвать мирным союзом и который бы отличался от мирного договора тем, что последний стремится положить конец лишь одной войне, тогда как первый — всем войнам и навсегда… Можно показать осуществимость (объективную реальность) этой идеи федерации, которая должна охватить постепенно все государства и привести таким путем к вечному миру. Если бы какому-нибудь могучему и просвещенному народу выпало счастье образовать республику (которая по своей природе должна тяготеть к вечному миру), то она явилась бы центром федеративного объединения других государств, которые примкнули бы к ней… (Кант, 2003, с. 214—215). Тезис Канта о подражании одних народов другим — достигшим «единственного правомерного государственного устройства», то есть счастья, поддерживает Фихте (Фихте, 2003, с. 249).) (Кант, 2003, с. 213—214);
3) всемирно-гражданское право должно быть ограничено условиями всемирного радушия:
…радушие означает право каждого чужака на то, чтобы тот, в чью землю он прибыл, не обращался бы с ним как с врагом… Это еще не право быть гостем, на что может претендовать каждый (для такой цели необходим особый благотворительный договор, который делал бы его на определенное время членом дома), но лишь право посещения, принадлежащее всем людям в силу права общего владения земной поверхностью… (Кант, 2003, с. 216)[8].
В последней идее прослеживается понимание философом того, что развитие человечества немыслимо без свободы передвижения. Желание этой свободы и необходимость постоянно отстаивать ее из-за стремления диктаторских и авторитарных режимов «закрыть» свои государства от мира, сделав граждан заложниками собственной политики, порождает такое явление, как народная дипломатия. Тесное общение народов между собой, ежедневно создающее тысячи связей, оказывающихся порой гораздо более прочными и длительными, чем межгосударственные отношения, не менее важно, чем дипломатические контакты.
Таким образом, мы видим, что проект Канта был действительно новаторским по многим позициям. В нем развиты идеи международного федерализма и правового государства, возникшие в работах Бентама и Руссо. Указаны важные вехи на пути политического, экономического и идеологического реформирования общества с целью движения к идеалу — возвышению человеческой личности и достижению общего блага. Республиканская форма правления, как ее понимал Кант, развитие торговли и финансовой системы, создание гражданского общества — всё это этапы пути Европы в будущее. Идея о союзе народов, созданном с помощью всемирно-гражданского права, является крупным вкладом в обсуждение вопроса о соотношении полномочий международной организации и суверенитета государств. Не менее важны предложения о создании экспертного сообщества ученых, независимого, насколько возможно, от государственных структур, гласного обсуждения насущных проблем, свободного передвижения людей по миру, народной дипломатии и т.д. Читателя привлекает оптимизм Канта, порожденный верой в нравственное улучшение человечества, постепенно освобождающегося от злых черт своей натуры (По словам современного ученого — сотрудника университета, носящего имя Канта, …идеал общественного устройства у Канта всегда возможен, но у нас нет полной уверенности в том, что мы его осуществим: например, если человечество не сумеет пресытиться войнами, то его ожидает вечный мир на всеобщем кладбище (Луговой, 2011, с. 104).) . Европейские политики первой половины XIX века, в том числе российские императоры Александр I и Николай I, осмысливали и использовали отдельные элементы учения
Канта (Здесь можно указать на следующие примеры влияния просветительской философии, в том числе идей Канта, на членов российского царствующего дома. Александр, наследник престола, в письме своему бывшему воспитателю, швейцарцу Ф.С. Лагарпу (1754—1838), 27 сентября 1797 года пишет, что ему следует отказаться от прежних мечтаний об оставлении отечества и что, если когда-либо придется царствовать, он должен поработать над дарованием стране свободы: Мне кажется… что это было бы лучшим видом революции… Когда придет моя очередь, нужно будет стараться образовать, само собой разумеется, постепенно народное представительство, которое, надлежащим образом руководимое, составило бы конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы (Семевский, 2008, с. 343—344). По воспоминаниям одной из дочерей Николая I Ольги Николаевны (1822—1892), император при встрече в Палермо в 1845 году с неаполитанским королем Фердинандом II (1830—1859), приверженцем неограниченной монархии, в ответ на абсолютистские заявления последнего «сказал ему, что считает себя первым слугой своего государства и для него [существует] прежде всего долг, а потом уже собственные удобства и развлечения. Он [Фердинанд] был очень смущен и признался, что был воспитан в ложных идеях и ложных представлениях» (Сон юности … 2000, с. 311—312). Граф П.Д. Киселёв (1788—1872) вспоминал, что император не любил конституционной монархии, примеры которой видел во Франции и сам определенное время вынужден был мириться с конституционным строем Царства Польского. Он говорил Киселёву: Я понимаю, что такое монархическое и республиканское правление, но я не могу взять в толк, что такое конституционное правление: это непрерывное жонглирование, для осуществления коего нужен фокусник (Записка графа … 2000, с. 529).). В то же время следует обратить внимание на идеализм и в некоторых случаях двойственность взглядов ученого (См. противоположное мнение: Проект Канта имеет и то преимущество пред другими, что он нигде не противоречит самому себе, и с точки зрения логики представляется поэтому возможным. Многие же другие проекты этим достоинством… не обладают (Лодыженский, 1880, с. 172). Хотя автор признает, что «мысли, высказанные Кантом, имеют… практическое значение, но не для достижения вечного мира».), что отразилось на всем дальнейшем развитии европейской философии конца XVIII — начала XIX века (Исследователь рассматривает влияние Канта на развитие немецкой, французской и английской философии: …история кантианства — это история того, как сами сторонники Канта натыкаются на некоторые из противоречий кантовской системы и пытаются их устранить и тем самым установить “истинное” значение философии Канта (Богомолов, 1978, с. 98).) (Богомолов, 1978, с. 97—154). Как отмечал русский дореволюционный исследователь А.С. Ященко, теории Руссо, Канта и Фихте — это наиболее типичные построения идеалистического международного федерализма:
…целью в них являлось не общество, не союз, а индивид, автономная личность, обладающая прирожденным естественным правом свободы. <…> Во всем идеалистическом федерализме… было коренное противоречие: или эта доктрина должна была твердо стоять на индивидуалистическом принципе, и тогда трудно обосновать всемирную организацию; или начало всеобщности провозглашается нетерпящим возражений императивом, и тогда, вернувшись к стоическим традициям, нельзя обосновать федерализма, а лишь всемирное государство (А.Н. Лодыженский считал, что предложения Канта …едва ли… осуществимы на практике во всем совершенстве и полноте. Многое из того, о чем мечтал Кант, получило уже применение в жизни; а войны все продолжаются. При представительной форме правления войны, без сомнения, не могут быть объявлены с такою легкостию, как при господстве абсолютизма; но и жизнь конституционных государств также подвержена иногда болезненным экономическим или политическим процессам, которые, как явления ненормальные, и последствия могут иметь ненормальные, а в числе их войну. Кант опустил это обстоятельство из виду. Он мечтал о таком государственном устройстве, которое всегда и везде соответствовало бы потребностям народа, и потому было бы всегда и везде прочно. При этом условии вечный мир, конечно, мог бы быть осуществлен весьма легко (Лодыженский, 1880, с. 172).) (Ященко, 1908, с. 325—326).
Список литературы
Богомолов А.С. Кант, кантианство и европейская философия XIX в. // Кант и кантианцы : критические очерки одной философской традиции / отв. ред. А.С. Богомолов. М., 1978.
Брикнер А.Г. Смерть Павла I / сост. В.И. Семевский. М., 2008.
Гердер И. Письма о поощрении гуманности // Трактаты о вечном мире / сост. И.С. Андреева, А.В. Гулыга.СПб., 2003.
Вилерс К. Еммануил Кант / пер. с фр. // Санкт-Петербургский журнал. 1804. № 10 (октябрь) : Второе отделение. С. 125—135.
Записка графа Киселёва о государе Николае Павловиче // Николай I. Муж. Отец. Император / сост. Н.И. Азарова.М.,2000.
Зубов В.П. Император Павел I [: человек и судьба] / пер. с нем. В.А. Семёнова. СПб., 2007.
Каменский З.А. И. Кант в русской философии начала 19 века // Вестник истории мировой культуры. 1960. № 1. С. 49—64.
Кант И. К вечному миру // Трактаты о вечном мире / сост. И.С. Андреева, А.В. Гулыга.СПб., 2003.
Карамзин Н.М. Кантова философия во Франции // Вестник Европы. 1802. № 6. С. 138—139.
Лодыженский А.Н. Проекты вечного мира и их значение. М., 1880.
[1] Кант отмечает: международное право — это обоюдоострое оружие, так как воля каждого государства направлена на то, чтобы с его помощью подчинить народы своей власти — хитростью или силой
(Кант, 2003, с. 223).
[2] К этим словам дано следующее примечание: религия на Земле одна, обязательная для всех людей и во все времена. Различны могут быть только верования, в зависимости от исторических средств, употреблявшихся для содействия религии, и священные книги. «Следовательно, эти средства могут быть только орудием религии, тем, что случайно и может быть различным в зависимости от времени и места» (Кант, 2003, с. 223, примеч.).
[3] Кант критикует идею древнегреческого философа Платона, выраженную в знаменитом диалоге «Государство», над которым тот работал всю жизнь. Платон предложил проект идеального государства, где существуют три сословия: философы, воины и работники. Целью всех является достижение общего блага. Цари должны философствовать, а философы царствовать, причем таковыми могут быть только немногие созерцатели истины. Платон выступал за уничтожение частной собственности, общность жен и детей, государственную регулируемость браков, общественное воспитание детей, которые не должны знать своих родителей. Платон сознавал, что его взгляды не вполне реалистичны. В конце жизни он составил другой проект, изложенный в сочинении «Законы», оставшемся незаконченным. Здесь он дает картину общества, где нет ни резкого разделения на сословия, ни общности имущества и женщин.
[4] Ш.Л. Монтескьё (1689—1755) — творец учения о разделении властей: законодательной, исполнительной и судебной в духе английской конституционной монархии. В его классическом труде «Дух законов» (L’esprit des lois, 1748 г.) определены основные начала справедливого государственного строя: самоограничение власти, гражданская свобода и религиозная терпимость.
[5] Имеется в виду статья Вилерса (Вилерс, 1804). Об интересе, проявленном в начале XIX века русской научной общественностью к философии Канта, см. статью Каменского. Автор отмечает (Каменский,1960, с. 58): первая публикация о Канте в русской периодической печати указанного периода — статья Н.М. Карамзина, где сообщалось о том, что философия кёнигсбергского мыслителя была принята во Франции в штыки (Карамзин, 1802).
[6] Понятие «суверенитет народа» одновременно привлекает и отталкивает Канта. С одной стороны, в начале трактата он утверждал: «государство — это общество людей, повелевать и распоряжаться которыми не может никто, кроме него самого», «государство приоб-
[7] В соответствии с этой логикой подданные должны применить такое насилие по отношению к своим противникам, которое позволит не допустить поражения революции. История доказала: революционеры часто готовы переступить через кровь, для того чтобы добиться победы над внутренними и внешними врагами. Кант уже имел перед глазами страшные примеры — события периода якобинской диктатуры во Франции 1793—1794 годов. Впереди было огромное количество и других примеров — ср. воспоминания одного из лидеров заговорщиков П.А. фон дер Палена об убийстве Павла I (Брикнер, 2008, с. 162).
[8] В идее «всемирного радушия», как и во всей философии Канта, ощущается нравственное влияние его родителей, придерживавшихся пиетизма (от лат. pietas — благочестие) — мистического течения, ставившего, в пику официальному протестантизму, религиозные чувства выше догматов религии. Для Канта не являлась умозрительным постулатом и свобода передвижения. Его предки с отцовской стороны были шотландцами. Дед в конце XVII века переселился в прусский г. Тильзит. Отец — Иоганн Георг — даже писал свою фамилию на шотландский манер (Cant, а не Kant). «Так подписывался первоначально и сам философ, но, заметив, что некоторые немцы произносят его фамилию неправильно (Цант вместо Кант), усвоил немецкую орфографию» (Филиппов, 1996, с. 299—300).
А. А. Орлов. Проблема справедливого мирового порядка в трактате И. Канта «К вечному миру» // Кантовский проект вечного мира в контексте современной политики: матер. междунар. семинара / под ред. А. С. Зильбера, А. Н. Саликова. — Калининград : Изд-во БФУ им. И. Канта, 2013. С.24-46
