В. Л. Каганский. Иммануил Кант и культурный ландшафт Восточной Пруссии

В символическом самоопределении территорий с официальными названиями «субъект Российской Федерации Калининградская область» и «город Калининград, центр Калининградской области Российской Федерации» (в обыденном словоупотреблении они именуются совершенно иначе) фигура или, по крайней мере, имя Иммануила Канта занимает особое, явно выделенное, весьма заметное, даже уникальное, но вряд ли ясное и определенное место. Тем более это касается культурных институций указанной территории (напр. контаминации имен И. Канта и М. И. Калинина). Образ, или, возможно, уже бренд бывшего советского «трофейного региона», включил имя Канта как составную часть военного трофея СССР; впрочем, марксистская рецепция немецкой философии уже была экспроприацией философа, как своеобразного трофея. Философская рецепция кантианства во всей Северной Евразии оказалась производна от успешности имперской экспансии Советского Союза (СССР).

Сказанное выше — не основание, но только повод увидеть фигуру Канта посредством интерпретации стремящегося поглотить ее административно-территориального и институционального контекста. Предельное символическое выражение такой интенции, с одной стороны, указание на лояльность кенигсбергского профессора российским военным властям во время краткой оккупации территории российской армией, с другой и особенно — наделение провиденциальным смыслом пребывания «могилы Канта на российской земле», на территории государства Российская Федерация, не отличаемой от страны России.

Аналогичны по символическому статусу поиски (измышления) захоронений Зарастустры (Аркаим, Южный Урал) и Чингисхана (Прибайкалье, Сибирь) на той же территории Российской Федерации (в той же мере являющейся — не являющейся — частью страны Россия, что и Восточная Пруссия). Такое «российское пространство» ставит в ряд — значит, рядом: Заратустру — Канта — Чингисхана…

Однако Кант, местный житель в точном смысле слова, вполне укорененный житель территории, ее полноценный гражданин и обыватель, — житель, скорее, города Кенигсберга (даже небольшой его части), нежели Восточной Пруссии как таковой; Кант — житель и гражданин Германии в целом несравненно более, нежели Пруссии. Кант хотя и преподавал долгие десятилетия в числе многого разного и географию, географией своего места не то что мало интересовался — он ее просто игнорировал; даже его известные постоянные прогулки по городу были всегда одинаковы и вполне тривиальны (именно их постоянный маршрут навеял известную задачу о кенигсбергских мостах в элементарной топологии).

Кант как методолог географии  тема иная, он санкционировал саму географию как фундированную методологическим и категориальным статусом пространства. Между преподаванием Кантом географии и его собственным пребыванием в Кенигсберге (пребывание или жизнь в определенном месте — вещи разные) связи, кажется, увидеть и установить нельзя; в географических курсах Канта нет — сколько известно — ни намека на краеведение, ни грана собственного географического опыта, рефлексии жизни в конкретном месте… География Канта ни в коей мере и ни в каком смысле не была географией Пруссии. И географическая теория, и географическая практика Канта (пространственное поведение человека повседневности) были универсалистскими, или, иначе — экстерриториальными, в сущности, безместными. (Заметим, что практически все известные состоявшиеся географические дисциплины и концепции регионоспецифичны, как таксоноспецифичны концепции биологические). Кант санкционировал научную географию как дисциплину, фундированную автономией именно пространства, однако сам был к обыденно-земному пространству безразличен или равнодушен.

Однако фигура И. Канта в ипостаси культурного героя территории меняет — все более и более активно — это конкретное земное пространство, современную географию места, обогащает (в разных смыслах) ее ландшафт, поскольку усиливает и даже создает экскурсионно-туристическую аттрактивность (привлекательность) города: мировое секулярное (культурное) паломничество к могиле на острове. Тем самым И. Кант все же сопрягается с географией территории, ее отчасти формируя. Но дело, разумеется, к этому никак не сводится.

Однако связь (фигуры) Иммануила Канта и географии места (которое все чаще и авторепрезентируется как «место Канта») — эта связь налицо, она глубокая, интересная — и только может и должна быть усмотрена. Именно этому усмотрению и посвящена настоящая работа.

Необходимы еще две оговорки

Метафоризация понятия ландшафта позволяет говорить о философском ландшафте, созданном И. Кантом, — и тогда проводить соотнесение с земным культурным ландшафтом, созданным во время И. Канта. На первый взгляд, это весьма заманчиво — да вот только такая метафоризация представлений о ландшафте (сколь безответственно модной она бы ни была) делает его содержательно тощим и притом крайне неопределенным…

Геокультурное и геополитическое положение Восточной Пруссии с самого начала суть граница во всей ее интенсивности, амбивалентности и опасности, духовной в том числе. Мы сознательно и радикально отказываемся от заманчивой возможности соотнести дух границы места и философии И. Канта как в определенной, значительной мере философии границы. Не о тех границах, рядом с которыми обыденно и культурно жил И. Кант, он философствовал. (Без такого отказа недолго впасть в столь модный ныне в России географический детерминизм).

Представления автора об Иммануиле Канте вполне обычны для понимания его в российской интеллектуальной междисциплинарной (не профессионально философской) среде начиная с конца 1970-х гг. Территория же (бывшей?) Восточной Пруссии в нынешних пределах Российской Федерации исследовалась автором полевыми маршрутами в особой географической технике герменевтики ландшафта [2, 4] — путешествия в узком смысле (не экспедиции) в постсоветское время; немаловажно было и предшествующее приобщение к ландшафту собственно Пруссии в пределах бывшей ГДР. (Некоторые наблюдения современного ландшафта территории [3]).

Формой культурной презентации территории, освоенного пространства, обитаемого места является культурный ландшафт[1, 4]. Культурный ландшафт — важное, рамочное, очень размытое общегеографическое понятие, постепенно становящееся междисциплинарно-общенаучным. Смысл и объем этого понятия трактуется даже только в географии, особенно в ее разных национальных школах, весьма широко, тем более — в массовой культуре. Поскольку такие понятия регионоспецифичны, то здесь используется содержание ядра понятия, релевантного Северной Евразии и выращенного на ее материале. Культурный ландшафт несводим к освоенной территории, антропогенному ландшафту, антропогенной трансформации природного ландшафта, комплексу артефактов культуры на основе природного ландшафта, образно-символическому аспекту территории, культурной метафоризации ландшафта etc; это — абсолютизации отдельных гипертрофированных аспектов ландшафта.

Понятие культурного ландшафта выражает познавательную волю усматривать сплошность, единство и закономерность обитаемого пространства земной поверхности; оно служит объяснению пространственных форм и смыслов человеческой деятельности в географической оболочке Земли. Культурный ландшафт в широком смысле, в потенции, охватывает всю поверхность Земли сплошным покровом будучи особой геосферой. Вся человеческая жизнь протекает в ландшафте, но это понятие охватывает лишь ее территориальный аспект и только в определенных масштабах. Культурный ландшафт как явление совмещает, даже иногда синтезирует природные и культурные компоненты нераздельно и неслиянно, но отнюдь не состоит из них; природный же ландшафт  лишь особая интерпретация культурного ландшафта.

Культурный ландшафт в узком смысле — обитаемое пространство земной поверхности, освоенное утилитарно, ценностно и символически, устойчивая среда нормальной телесной, душевной и духовной (значит, общественной и государственной) жизни людей достаточно долгое время. Следовательно, есть антропогенные ландшафты, не являющиеся культурными ландшафтами; разные группы людей одной территории живут в разных культурных ландшафтах, притом, что далеко не всему населению современной РФ и мира дан и необходим собственно ландшафт.

Полноценный культурный ландшафт включает локализованные культурные и природные компоненты и как дополнительные районы, и как взаимопронизывающие сети. Его отличает диалектическое сочетание континуальности и дискретности, неконфликтная и даже продуктивная взаимопронизанность антропогенных и первично-природных сетей, сочетание объектов разных форм и размеров при их пригнанности, продуктивное соседство мест и позитивные (чаще контактные) погранично-переходные зоны (экотоны), умеренный полицентризм, значительная автономия компонентов, не иерархическая многоуровенность (неподчинение и отсутствие геометрического вложения районов разных уровней), широкий масштабный спектр с функционально-прагматической, семантической, символической дополнительностью масштабов, огромная емкость для смысла и деятельности, сосуществование разных групп населения, сложная дополнительность пространства и времени, эволюции и истории, спонтанности и сконструированности. Таким местам присущ единый стиль ландшафта, выражающийся в специфике рисунка; такой ландшафт часто персонализован. Культурный ландшафт наследует и обогащает особенности (пространства) природных ландшафтов и экосистем. «Хороший ландшафт» равно и красив и удобен (но отнюдь не прост, а крайне сложен) для жизни, в том числе и буквально — для ходьбы, если не отождествлять ее с физическим перемещением тела Homo sapiens.

Одна из возможных линий взаимного прочтения места и его обитателя состоит в усмотрении единства места и особенно единства стиля места, однако для этого личность должна быть понята как компонент места и даже сведена к такому компоненту. Понятно, что именно этому мешает. Дело еще и в неразработанности категории «стиль места», и в частности — масштабного разрыва между личностью и местом; персоногенные места, очевидно, оставляются нами в стороне — Кант не создал Кенигсберга (он, несомненно, создал место и даже Место — но оно вне нашей компетенции). Иная возможность и версия отношений гения и гения места — трагический конфликт. Трудность не в выборе, альтернатива здесь мнима: нет никакого «или» — вписывание Канта в городской ландшафт Кенигсберга или обнаружение судьбоносного конфликта между ними; жизнь Канта в Кенигсберге протекала равно далеко от этих полярностей, близких интенсивностью проживания конкретного места. Жизнь Канта происходила в основном в фазовом (интеллектуальном, духовном) пространстве, локусом которого был не Кенигсберг, а (некоторая?) европейская философия, — отнюдь не в ландшафтом пространстве, каковому оставался обыденно-социальный и телесно-бытовой аспект его личности. Кант не создал географического, ландшафтного региона — он создал регион иного пространства.

Необходимо оговорить наличие в теме, по меньшей мере, одного герменевтического круга: базисная научная географическая категория «ландшафт» (по крайней мере, для немецкой и русской географии, во многом привившегося отводка первой) сама в основном сформировалась исходя из кантовских представлений о самостоятельности пространствоведческих дисциплин.

Поэтому ограничимся рассмотрением видимой конгениальности ландшафта Восточной Пруссии (и шире) и Канта как мыслителя.

Ландшафт Восточной Пруссии — насколько он может быть в настоящее время исследован, интерпретирован и реконструирован применительно ко времени жизни И. Канта, вполне отвечает понятию культурного ландшафта. Та же среда, что сформирована на месте этого культурного ландшафта, понятию ландшафта вряд ли отвечает, как и очень многие территории. (Сейчас же на территории РФ это фрагментированные руины, на которые наложено советское пространство в состоянии полураспада [1]; на территории Польши несколько иначе — но автохтонное население везде было изгнано). И. Кант жил в ландшафте, который можно мыслить в соответствии с понятием ландшафта вообще. Позволим себе заметить, что Канту «повезло»; (полноценный) культурный ландшафт и предназначен именно для жизни (различение ее с социальным или биологическим функционированием очевидно) вне зависимости от того, насколько глубоко эта жизнь включена в конкретный ландшафт или ландшафт вообще. Жить, не замечая окружающий ландшафт, сравнительно просто, если и только если это полноценный ландшафт.

Даже в горизонте Европы, тем более что тогда Восточная Пруссия была частью Восточной Европы, исторически молодого макрорегиона, ландшафт территории молод, создан в историческое время и активно продолжал создаваться именно во время жизни Канта. Культурный ландшафт Восточной Пруссии — творческое произведение в полном смысле: сами способы создания такого культурного ландшафта приходилось создавать, «производить». Природная основа культурного ландшафта преобразована весьма значительно, радикально (преобразована — но не уничтожена); на сходной природной основе соседних и близких территорий был создан иной культурный ландшафт; нигде более полесские болотные ландшафты не были доведены до уровня процветающих сельскохозяйственных угодий. Культурный ландшафт территории — радикальное творческое преобразование наличного природного материала (исходного природного ландшафта) с сохранением всего, что уместно было сохранить; преобразование и обогащение этого материала. Изначальный природный ландшафт был изменен, но не преодолен, трансформирован, но не стерт до основания, обогащен, но сохранил свою основу и преемственность. Но разве не именно так поступал и поступил И. Кант?

Культурный ландшафт Восточной Пруссии (отнюдь не только ее) — произведение активной рациональной творческой воли, воли самоограничиваемой и знающей себе предел. В чуть затертых понятиях Макса Вебера ландшафтные практики этой территории были ценностно-рациональны (локально — и целерациональны).

Преобразование былых непроходимых болот и труднопроходимых сырых лесов территории могло быть сугубо частичным и выборочным — и тогда немногие цивилизованные островки тонули бы в чащах, в деревни набегали волки, леса бы временами горели etc. Однако освоение было доведено до конца —должные массивы лесов оставлены и окультурены. Никакого скромного достатка и хозяйственной посредственности: мелиорированные земли стали плодороднее природных черноземов, этих эталонов естественного плодородия; закрытый дренаж, многие тысячи километров глиняных труб, каналы для сброса вод — красивые, притом еще и судоходные и проч.

Природный шедевр Куршской косы был полностью восстановлен заново — рукотворно. Сама идея полного и полноценного освоения природного ландшафта с превращением его в богатый, зрелый, достаточно разнообразный культурный ландшафт находит здесь (почти) образцовое выражение. Но разве и в своей философии Кант не идет до конца? Но достижение предела не стало в ландшафте запредельным, окультуривание не перешло в создание искусственного ландшафта (ср.: обильные оранжереи Петербурга делали город временами товарным экспортером ананасов).

Пожалуй, культурный ландшафт этих мест мог бы быть риторически богаче, эстетически ярче, изобиловать отдельными шедеврами, доминирующими над ландшафтной тканью — вложенный в ландшафт труд и иные ресурсы все это позволяли осуществить. Иначе говоря, ландшафт этот хорош, удобен, полноценен и красив, даже умен (позволим сказать себе такое о ландшафте), но ландшафт этот явно лишен слепящего блеска и искусственной броскости. (И дело отнюдь не в том, что эпоха гламура была за горизонтом). В нем нет ничего нарочито украшающего; никакой отдельной и самоценной эстетизации… Все так. Умеренность — но и уверенность, единство стиля, сдержанный вкус, никакой экзальтации, упорная последовательность, очень значительное содержание.

В этом ландшафте — если всмотреться внимательно — есть и нечто большее,  нет, иное нежели рациональная эффективность, уместность, удобство, даже большее нежели красота и достоинство. За всем этим — через все это — просвечивает то, что должно быть опознано и осознано как трансцендентное.

*     *      *

Похоже, что самый дух кантовской философии конгениален именно этому типу культурного ландшафта, куда вложено много не только труда, но и рационально организованного и осознающего себя творчества; философия Канта и указанный ландшафт сами базируются на определенных общих идеях и ценностях и их выражают.

Ландшафт Восточной Пруссии — полнокровная обыденность, полноценность, «сделанная» настолько творчески и добротно, что приобретает уровень шедевра; применимо ли это к фигуре Иммануила Канта?

Список литературы

1. Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М., 2001.
2. Каганский В. Л. Путешествие в ландшафте и путешествие в культуре // Культура в современном мире: опыт, проблемы, решения. 2001. Вып. 2.
3. Каганский В. Л. Балтийская Азиопа // Русский журнал. 2005. 27 янв.
4. Каганский В. Л. Ландшафт как земное тело человека и его герменеврирование (феномен культурного ландшафт и подходы к нему) // Логос живого и герменевтика телесности. Постижение культуры: ежегодник. М., 2005. Вып. 13—14.

Данная статья впервые была опубликована в сборнике «Классический разум и вызовы современной цивилизации» (2010):

В. Л. Каганский. Иммануил Кант и культурный ландшафт Восточной Пруссии// Х Кантовские чтения. Классический разум и вызовы современной цивилизации: материалы международной конференции: в 2 ч. /под ред. В. Н. Брюшинкина. — Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2010. Ч. 2. C. 51 – 59.