Н.М. Дьякова. Попытка расширить пределы разума во имя Господа (С.Н. Булгаков и И. Кант)

Есть Бог, есть мир — они живут во век,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.

Н. Гумилев

Русский философ, богослов, православный священник Сергей Николаевич Булгаков

Сергей Николаевич Булгаков (1871—1944) был прежде всего ученым веры и одновременно философом науки, любил мир и верил в Бога. Неудачная, но не безрезультатная, юноше­ская попытка погрузиться на глубину «теплых научных тече­ний» своей эпохи, дотронуться до глубоководных теоретиче­ских камней закончилась по причине нехватки живительного воздуха, из-за потребности в котором С. Булгаков принимает в 1918 г. сан священника и «дышит именем Господа» полной грудью до конца своей жизни. Период этот благого погруже­ния он запомнит навсегда. На всем протяжении дальнейшего религиозно-философского творчества его будет преследовать дух рационализма, с которым он будет отчаянно бороться, тщетно нанося один удар за другим. «Если бы люди веры стали рассказывать о себе, что видели и узнавали с последней достоверностью, то образовывалась бы гора, под которой был бы погребен и скрыт от глаз холм скептического рациона­лизма» [2, с. 543].Так, на первый взгляд, выглядит отношение Булгакова к рациональности вообще.

Однако мышление самого Булгакова вполне соответствует нормам познавательного мышления нового времени, в том числе и когда он говорит о рационализме. Причем это мышле­ние выступает для него достаточно беспроблемным, он еще не видит кризиса научной рациональности классического пе­риода. Взаимодействие научного рационального мышления с догматическим мышлением пламенно верующего и широко эрудированного человека становится захватывающим. Это особенно четко видно на примере его работ так называемого крымского периода, в которых отчетливо просматривается его духовная зрелость и философская подготовленность.

Так, работа «Трагедия философии», написанная в 1920 г., отражает ряд проблем, несущих в основном гносеологическую окраску, и касается критического анализа предшествующих философских построений, в котором особое место уделяется системе И. Канта. Возможно, потому, что именно Кант и нео­кантианцы приучили булгаковский круг считать философией по преимуществу, или философией философии, именно гно­сеологию, «ибо само знание есть деятельность, и только про­дукты ее приобретают потом застывший, объектный характер: наука созидается трудом, она есть функция жизни». А воз­можно, и потому, что при любом философском анализе стано­вится очевидным, что идти непосредственно к познанию ве­щей, минуя исследование самой познавательной деятельности и ее границ, было бы шагом неверным, шагом в никуда.

Поэтому, стараясь уйти от обвинения в догматической фи­лософии, развенчанной Кантом, Булгаков предпринимает по­пытку преодолеть односторонность построений Канта и выйти за границы его философской системы. Найдя прием, он пишет, что догматическое богословие — это лишь бледный «схема­тизм красочного мифа, каталог выставки, программа концерта, зримый иероглиф невидимой тайны», поэтому рассудочная «кантовская критика доказательств бытия Бога — плод недо­разумения», она все время говорит не о том. Ведь богослов­ское понятие служит лишь для косвенно-символического ука­зания на иное, на то, что выше всякого понимания, а стало быть, выше логики, аргументации и всех рассудочных крите­риев. Кант всего лишь ученый, он мыслит как чистый фило­соф. Он любит не Бога, а рассуждения о нем! Бытие человече­ского мышления для Канта достовернее бытия Бога. «Ибо он восхотел системы: другими словами, он захотел создать (логи­чески) мир из себя, из своего собственного принципа — «бу­дете как боги» — но эта логическая дедукция мира невоз­можна для человека» [1, с. 314].

Надо заметить, что в ту эпоху весь комплекс многоцветной и многообразной европейской культуры представал для рус­ской интеллигенции в его немецком преломлении. Отсюда идет та гегемония германского духа, которая неизменно да­вала себя чувствовать в творчестве русских мыслителей: и то­гда, когда они ей подчинялись, и тогда, когда они боролись с ней [3, с. 24—26]. И С.Н. Булгаков был одним из них.

Неразрывная «антиномическая связь» научного и религи­озного прослеживается в его идеях, лежащих в основе рассуж­дений о способе существования религиозного откровения в рациональных формах, имманентно скрывающих подлинность мира от непосвященных. Он считает, что лишь через открове­ние человеку единожды и лично открывается Бог; знание же, полученное человечеством о трансцендентальном божествен­ном мире, возможно усвоить и через тексты, ритуалы, мифы, иконы… Так он предпринимает завуалированную попытку реформировать роль ортодоксальной Церкви как института, безграничной властью которого он был недоволен так же, как в свое время Кант. Продолжая свою мысль, Булгаков говорит, что личный опыт переживаемого Откровения сродни интуи­тивному прозрению в науке, которое само по себе не вписыва­ется в познавательную рационалистическую логику классиче­ской науки и может быть включено в сферу научного знания лишь постфактум, как результат интуиции.

У Булгакова речь идет о соотношении рациональности и чуда, о «возможности для чуда явиться перед человеком как вполне умопостигаемый объект, который можно изучать с по­мощью специальных научных приемов» [4, с. 177].Необхо­димо заметить, что Булгаков неоднократно предпринимал по­пытку уйти от догматического богословия, каждый раз погру­жаясь, как в глубокую воду, в мир научного рационализма, задерживал дыхание, поднимался на поверхность и окружал себя «нерушимой» стеной богооткровенной философии. Но ничего не мог с собой поделать и погружался вновь, ибо глу­бины теоретических поисков притягивали его с необъяснимой силой. Например, в решении вопроса об освобождении лично­сти он говорил, что эмансипация личности — это общая за­дача, которая дается религией и есть в этом смысле религиоз­ная истина абсолютного характера. Но для своего постепен­ного исторического осуществления, признает Булгаков, она требует относительных исторических средств, которые указы­ваются обстоятельствами и меняются вместе с последними. Средства эти должны быть найдены Разумом, согласно указа­ниям научного опыта, и нахождение это составляет задачу общественной науки. Рассуждения Булгакова ведут нас через проблему включенности религии в культуру, к проблеме связи религиозного опыта с научным, где неизменно обнаруживает себя влияние гносеологии Канта.

Отметим здесь лишь некоторые понятия, часто употреб­ляемые Булгаковым, создающие призрачную гносеологиче­скую дымку, за которой усматривается его религиозная фило­софия. Например, молитва для Булгакова обладает своеобраз­ным религиозно-гносеологическим смыслом и является ос­новной формой религиозного познания, а устремленность к трансцендентному образует ее «трансцендентальный состав». У религии, согласно Булгакову, есть свой «религиозный орган» познания Божества [2, с. 36]. Вера занимает центральное по­ложение в гносеологии религии. И она столь же объективна, как и познание у Канта. Вера не сводится к субъективному верованию, и ее объективность обеспечивается Откровением. У веры есть свой опыт и свои основания. Как мы видим, рели­гиозная наделяется развернутой гносеологической концеп­цией, базисом которой является «Критика чистого разума».

Самым трудным и щепетильным делом для Булгакова ока­залось, с одной стороны, воспользоваться кантианством, а с другой — осуществить мучительную попытку выйти из-под зависимости от всеобъемлющей системы Канта и сделать шаг к построению религиозной «трансцендентальной критики», где сразу встал вопрос о специфической «вещи в себе» и о специфическом «факте сознания» — религиозном ощущении, которое, если следовать методологии Канта, не есть продукт, результат сознания, а, наоборот, является его существенней­шей предпосылкой. Таким «фактом» Булгаков объявил рели­гию, добавив при этом, что для трансцендентального анализа религии достаточно «условного» предположения и «услов­ного» допущения этого факта: «…наперед и а priori отвергнуть это скромное допущение вряд ли возможно даже в наш скеп­тический век. Религия представляет собой настолько универ­сальный факт человеческой жизни, что просто отрицать ни­кому невозможно…» [2, с. 16]. Действительно, отрицать факт существования религии не только в индивидуальном созна­нии, но и как социальный было бы нелепо. Но означает ли это, что данное явление отвечает требованиям, предъявляемым тем же Кантом к «фактам человеческого сознания»? В этом пункте суждения Булгакова, на наш взгляд, выглядят слабее всего, так как он выставил в качестве необходимого и априорного факта нечто такое, что в себе самом является сложным социальным явлением, содержащим мышление, ощущение и переживание. Булгаков постулировал религию как общеобязательный и уни­версальный факт, но только для того, чтобы потом доказать ее общеобязательность и универсальность. Вырваться из тисков круга в данном случае просто нельзя.

Конструирование Булгаковым «критики религиозного ра­зума» может быть названо методологической ширмой, при­званной под строгостью кантовской гносеологии скрыть про­извольные конструкции обновляемой Булгаковым теологии.

Все последующие звенья его рассуждений уже не были обременены необходимостью особых доказательств и выли­лись в описание религиозного сознания. Религия была опреде­лена как «опознание бога», «переживание связи с богом», связь человека с богом. Поэтому ее конститутивными чертами были названы «связь», «дуализм» и «полярность», «орган ре­лигии», с которым, по Булгакову, связана гносеологическая достоверность религии, «религиозное переживание», в основе которого лежит в свою очередь «встреча с божеством».

Далее Булгаков предпринял попытку своеобразного фено­менологического описания структуры религиозного сознания и нашел, что «синтетическим религиозным суждением a pri­ori» является «бог есть», а основной особенностью религиоз­ного a priori — антиномичность (в силу антиномичности, по­лярности самой связи Бог — человек). В ряду категорий «чис­того религиозного разума» вместе с категориями «имманент­ное» и «трансцендентное» были названы «молитва» как ос­новная форма религиозного постижения, «вера», «тайна» как источник веры, «переживание трансцендентного в имманент­ном», «догмат», «откровение» и «миф». В способности к мо­литве, в молитвенной открытости беспредельным возможно­стям Булгаков усмотрел «специальный орган религиозного восприятия»: «…Религия есть непосредственное опознание Божества и живой связи с Ним, она возможна благодаря рели­гиозной одаренности человека, существованию религиозного органа, воспринимающего бо­жест­во и Его воздействие. Без такого органа было бы, конеч­но, невозможно то пышное и многоцветное развитие религии и религий, которое мы на­блюдаем в истории человечества, а также и всё ее своеобра­зие» [2, с. 37].

Значение «трансцендентального введения» в религиозную философию состояло для Булгакова, во-первых, в том, чтобы методологически обосновать, «проверить» — перед тем как строить систему — основные понятия религии и религиозной философии, скоординировать их, установить взаимосвязи, ие­рархию. Кроме того, Булгаков попытался установить специ­фику собственно религиозного сознания, что свелось к выяс­нению традиционного вопроса о соотношении веры и знания, религии и философии, религии и науки. Все эти проблемы по­средством своеобразно истолкованной кантовской гносеоло­гии и других методов были, конечно, решены им в пользу ре­лигии.

Не удалось С.Н. Булгакову избавиться в своих последних трудах, и в частности в работе «Трагедия философии», от при­сутствия так нелюбимого им рационализма, а самое главное, от кантианства.

Вся предшествующая философия — полет Икара, считал С.Н. Булгаков. Однако сам же этот полет продолжил, попы­тавшись опереться на ее же крылья. И если он и сумел про­двинуться вперед, то только благодаря этим крыльям.

С.Н. Булгаков любил мир и верил в Бога, который поможет людям преодолеть мгновенность и ничтожность их жизни. Кант тоже любил мир, но вовсе не считал жизнь человека убо­гой и верил, что человек вмещает в себе все, в том числе и Бога.

Список литературы

1. Булгаков С.Н. Трагедия философии // Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. М.: Наука, 1993. Т. 1.
2. Булгаков С.Н. Свет невечерний. М.: Фолио, 2001.
3. Зандер Л. Бог и мир. Соч.: В 2 т. Париж, 1948.
4. Маркова Л. А. Наука и религия. СПб: Алетейя, 2000.

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­________________________________________________________________

Данная статья впервые была опубликована в сборнике «Аргументация и Интерпретации. Исследования по логике, истории философии и социальной философии» (2006):

Дьякова Н.М. Попытка расширить пределы Разума во имя Господа (С.Н. Булгаков и И. Кант)// Аргументация и Интерпретации. Исследования по логике, истории философии и социальной философии: Сб. науч.ст./ Под общ. Ред. В.Н. Брюшинкина. – Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2006. С.165 – 172.